— Я, хоть и не врач, но в нервных болезнях тоже кое–что понимаю. И доставил тебе очень действенное лекарство. Сразу две дозы! Сам разберешься, в каком порядке их принимать.
После чего три раза громко хлопнул в ладоши. Открылась дверь в дальнюю комнату, где я еще не успел побывать, и оттуда появились… ненаглядная Людочка под ручку с Юлей Кшесинской!
Вильгельм, на прощание махнув здоровой рукой, исчез, и девушки враз заговорили:
— Ах, ваше высочество, да что же вы так исхудали–то? — это мышка.
— Алик, мы понимаем, как тебе тяжело, и готовы утешить любым способом, это должно помочь, — дополнила Юля.
Ага, подумал я, сестру–то вообще не пригласила. На что–то надеется и не хочет делиться? Хм, почему бы и нет, в конце–то концов. Да и по мышке я, кажется, соскучился. А Маришки у меня больше нет…
— Спасибо за сочувствие, милые дамы. Ваше предложение мне нравится, и я его с благодарностью принимаю, но не сегодня, силы еще не восстановились. Послезавтра, как Вильгельм уедет, и приходите. Кто сначала, кто потом — решайте сами.
— Ваше высочество, а можно мы вместе? — с присущей ей непосредственностью спросила Людочка. — Ей–богу, мы сможем сделать так, что вам очень понравится!
— Нет, мышка, к такому я еще не готов. Так что разберитесь с очередностью.
Значит, так, подумал я, когда девушки упорхнули. Первым делом — замки, а то прямо какой–то проходной двор, а не квартира наследника престола. Затем посмотреть, сколько тут вообще комнат и нет ли какого–нибудь черного хода. Если есть — тоже принять меры безопасности. А после этого, пожалуй, можно будет действительно провести сеанс интенсивной терапии.
Глава 37
К некоторому моему удивлению, лекарство от Вильгельма оказалось ничуть не менее действенным, чем от Боткина. Уже через неделю я чувствовал себя вполне готовым к свершениям, и вовремя, ибо нужда в них стала ну просто аховой.
Помолвка прошла нормально, Вилли уехал, а Маргарита осталась — готовиться к переходу в православие и совершенствоваться в русском языке. Вот только Николай зашивался. Как уже говорилось, народ к нему пер со страшной силой, а ведь требовалось еще и начинать вникать в государственные дела. С потоком посетителей надо было что–то делать, и я предложил ему наконец–то организовать нормальный секретариат, а не такой, какой он оставил мне в Приорате вместе с постом председателя комитета.
— Ну, Владимир вроде сможет справиться, — неуверенно предположил Ники. Он имел в виду среднего приоратского секретаря.
— Разумеется, но только если над ним будет стоять толковый начальник, а под ним — грамотные подчиненные, умеющие работать. Сам по себе он способен только завалить любое порученное ему дело. Тогда уж бери младшего, он хоть тебе кошек в кабинете разведет и будет готовить хороший кофе со сливками. Ладно, похоже, этим придется заняться мне. И давай сразу прикинем, какие из твоих прошлых обязанностей мне придется взвалить на себя.
— Все три комитета — и аляскинский, и по голоду, и по Транссибу. Имея в виду скорое начало его строительства, не помешало бы найти хорошего министра путей сообщения. Посьета я отправлю в отставку сразу после того, как найду подходящую кандидатуру ему на замену.
— Витте тебя устроит? А в товарищи по техническим вопросам ему в самый раз подойдет князь Хилков.
— Они согласятся?
— По идее должны, но надо, разумеется, с каждым переговорить.
— Вот и займись этим.
— Слушаюсь, ваше императорское величество.
— Алик, не надо, а? — попросил Николай. — Я, конечно, понимаю, что ты шутишь, но и ты меня пойми. Меня от этих рож скоро тошнить начнет! И каждый ведь именно с императорского величества и начинает.
— Хорошо, учту. Просто «вашество» тебя устроит? Тогда еще один вопрос — на кого ты свой воздушный флот оставишь?
— Да, неохота, но придется. Думаю, Александр Федорович будет самой подходящей кандидатурой.
Я поначалу хотел возразить, что Можайский уже старый и, наверное, скоро помрет, но потом решил, что еще не факт. Это он в другой истории помер, там у него под конец жизни шли сплошные расстройства, а я по своему недавнему опыту знал, что от них и молодой да здоровый может слечь. Сейчас же Александр Федорович — успешный авиаконструктор, особых причин горевать у него нет, так что, может, он и проживет здесь подольше, чем там.
— Правильно, Можайский — самая подходящая кандидатура и по опыту, и по званию, а Нефедов пусть продолжает командовать особым отрядом. Пока он один, получается дублирование начальственных функций, но это означает только то, что не надо тянуть с организацией второго отряда.
— Я думал сделать немного иначе, — возразил Николай. — Все–таки аппараты тяжелее и легче воздуха — они разные по природе своей. У них и приемы пилотирования сильно отличаются, и обслуживание тоже. Поэтому предлагаю их разделить. Пусть аэроотрядом продолжает командовать Нефедов, авиаотряд же возглавит Кованько.
— Тоже неплохо.
Николай прошелся по кабинету, но на очередном шаге вдруг встал и скривился.
— Спина? — догадался я. — Что Боткин говорит?
— Что оно еще месяц может причинять неудобства. Да оно и понятно — ребру же полный покой не обеспечишь, оно постоянно двигается при дыхании, а это препятствует заживлению.
— Сам догадался или Евгений Сергеевич сказал?
— Сам, — подтвердил брат.
А у меня все–таки были сомнения. В медицине я, может, и не полный ноль, но явно где–то близко. То есть хоть что–то знаю только о тех болезнях, которые были у меня самого, и в меньшей степени — о тех, коими страдали близкие люди. Так вот, ребра за всю первую жизнь я ломал два раза и сейчас не припоминал, чтобы они у меня болели больше месяца подряд. Так, где–то неделю с небольшим неприятно, а потом уже при неосторожных движениях так резко, как поначалу, уже не дергает. Да и у Ники не перелом, а, по словам Боткина, только трещина. Правда, рентгена тут нет, так что доктор может и ошибаться.
— Я с тобой от еще о чем хотел поговорить, — продолжил тем временем брат. — Все, что я сейчас делаю, это суета. Но ведь нельзя же за ней потерять действительно важные задачи! Давай подумаем, в чем могут состоять первоочередные из них. Те, которые нельзя откладывать. У тебя какие–нибудь соображения по этому поводу есть?
— В общем, да. Мне кажется, что тебе следует составить три типовых речи. Одну для произнесения перед консервативными слушателями, другую перед умерено либеральными, и третью — перед такими же, но неумеренными. К новому государю всегда внимательно прислушиваются. Всем интересно, что он скажет. Вот, значит, дабы не ляпнуть что–нибудь необдуманное, типовые речи лучше составить и выучить заранее.
Для Николая подобный подход был не внове, он занимался подобным и в детстве, и в юности, готовясь к беседам сначала с Александром Вторым, а потом с отцом. Поэтому он только спросил:
