В мире ведь так не устроено, чтобы дети заводили себе родителей и строили с ними отношения. Все наоборот – это взрослые заводят детей и отвечают за отношения с ними. Для ребенка все эти «пока не извинишься – не подходи» означают, что родитель заявил: «Все, я больше не родитель. Теперь ты меня нанимаешь. Не я тебя в ребенки взял, а ты меня зовешь на роль родителя. Будет предложение – озвучивай, подходи». Это полностью переворачивает всю конструкцию, и вот тут может начать формироваться искаженная, перевернутая привязанность.
[5]
Это отношения, в которых ребенок был вытолкнут в доминантную роль и вынужден стать главным. Не от хорошей жизни – просто выхода нет, родитель-то уволился. Дети, конечно, очень этого не любят, долго сопротивляются, но если раз за разом родители всучивают им ответственность за отношения, позволяют себе детскую реакцию обиды, рано или поздно ребенок смиряется: ну, уволился, так уволился, что же делать. Придется самому.
Иметь дело с таким ребенком очень тяжело. Следование не работает – за кем следовать, если взрослый больше не взрослый? Мы ему слово – он нам десять. Мы ему что-то говорим, – а он и не собирается слушать. Мы его что-то просим – он плевать хотел. Грубит, требует, а то и угрожает.
Помните маленького барчонка-деспота из фильма про Красную шапочку, за которым ходила целая толпа нянек, а он всех грозил избить плетками? При этом было видно, насколько этот невыносимый ребенок одинок и несчастен, каким незащищенным себя чувствует среди всего этого подобострастного потакания. Попавшая в этот странный дом девочка-подросток оказалась, похоже, самым взрослым человеком, которого малыш (на самом деле малышка) видел в своей жизни. Когда Красная Шапочка не спасовала перед его гневом и пожалела, проявила доминантную заботу, ребенок потянулся к ней всей душой.
Перевернутая привязанность – малоприятное явление, причем не только для взрослых, но и для самого ребенка. Он будет качать права, бунтовать, строить взрослых – и чувствовать себя глубоко несчастным, потому что за доминантную роль заплатит чувством защищенности, заплатит своим детством.
А воспитывать как?
Действительно, как? Нужно же ему объяснить, что драться, плеваться и обзываться – нехорошо, даже если ты очень сердит? Он же решит, что так и нужно, если его только целовать и обнимать?
Вопрос важный, и, чтобы на него ответить, нам нужно разобраться в том, как устроен мозг и где в нем хранится привязанность.
Мозг человека устроен сложно, в нем есть части очень древние, отвечающие за нас как за просто тело, которое дышит, движется, питается, – это ствол. Есть верхняя, самая продвинутая и молодая часть – кора с ее извилинами, которая делает из нас собственно человека разумного, способного читать, считать, рассуждать, сопоставлять, изобретать новое. А между ними есть лимбическая система – средний мозг, или внутренний мозг. И вот она отвечает за все, что между миром природы и миром разума. Там живут эмоции и бессознательные реакции, там живут программы, обеспечивающие отношение, программы социального поведения у высших животных. В том числе выживание и продолжение вида. Это прежде всего программа самосохранения – отслеживание угроз и мобилизация в ответ на угрозу, программа продолжения рода: поиск партнера, желание быть с ним, сексуальное поведение, и программа выращивания потомства – та самая программа привязанности, о которой мы ведем речь. Взрослому эта программа предписывает поведение защиты и заботы, чувство ответственности, а ребенку – зависимость, доверие и следование. Программы реализуются бессознательно, в простых жизненных условиях даже люди с очень невысоко развитым интеллектом (с диагнозом умственной отсталости) могут быть хорошими родителями и вырастить детей в защите и заботе – при условии, что сами были выращены так же.
Между верхним, кортикальным, мозгом и лимбической системой есть определенная связь. Когда лимбическая система спокойна, не видит угрозы, верхний мозг работает в штатном режиме. Мы в ясном сознании, думаем о делах, решаем повседневные задачи, или с удовольствием развлекаемся и отдыхаем. Но как только получен сигнал опасности, в кровь выделяются гормоны стресса. Мы все прекрасно знаем по личному опыту, что в ситуации стресса способность размышлять затруднена. Можно думать о поисках выхода из конкретной ситуации, но не более того. Это похоже на объявление военного положения в государстве – в это время парламентские дискуссии, разработка новых законов, проведение экономических реформ неуместны, власть переходит к силовым ведомствам, развитие и строительство нового временно прекращаются, все решения принимаются исходя из одной цели: преодолеть угрозу. Процветание и развитие снимаются с повестки дня – на кону выживание.
Так же и ребенок – когда его лимбическая система в тревоге: он испуган, болен, устал, – он прекращает деятельность по познанию мира и ищет близости с родителем, чтобы чувствовать себя в безопасности рядом со своим взрослым. Понятно, что конфликт с этим самым взрослым для него – вдвойне стрессовая ситуация, мы помним, что привязанность – витальная потребность, и угроза привязанности переживается так же серьезно, как угроза жизни. А тут такой ужас происходит: мама или папа сердятся на меня, кричат, дают понять, что я не такой, как им надо, как будто я больше не их. И это еще если родитель не начинает драться или прямо угрожать отвержением: «Уходи от меня, ты мне такой не нужен!» – а тоже ведь бывает.
В таком состоянии все силы ребенка мобилизованы на то, чтобы пережить стресс. Ни на какое обучение, освоение новых правил и норм, у него нет сил, кортикальный, обучающийся, мозг передал бразды правления, отошел в сторону. А значит, все ваши умные и правильные слова, все нравоучения ребенку в эти минуты не то что в одно ухо влетят, в другое вылетят, – они даже не влетят, просто не попадут в его голову, останутся пустым звуком. Когда дети злы, испуганы, растеряны, когда они в сильных эмоциях, – бесполезно в эти моменты сеять разумное, доброе, вечное с помощью слов. Слова – язык верхнего, кортикального мозга. А он в вынужденном отпуске.
Девочка садится за уроки. Нужно сделать математику, решить задачу. А с математикой у нее неважно. Трудно дается, подзапустила, учительница, когда ошибаешься, часто говорит что-то обидное при всём классе. Да еще и родители ругают за плохие оценки, говорят: «Математика – это очень важный предмет! Без него никуда!».
И вот девочка открывает учебник, она еще даже не успела прочесть условие задачи, а ей уже нехорошо. В животе неприятно как-то, в голове туман. А вдруг задача сложная окажется? Тогда придется идти к папе и просить помочь, а он будет тяжело вздыхать, что дочь такая бестолковая, начнет объяснять, спрашивать по этой теме и по другим, выяснит, что еще что-то забыто и не понято, а это всегда выясняется, и тогда совсем рассердится.
