– Не переживай, Серый, – шепнул он. – Как-нибудь выкрутимся. Не может быть, чтобы выхода не нашлось. И вообще, я всегда с тобой дружить буду, что бы этот Санька с тобой не сделал. Ты мне веришь?
Серёга взглянул ему в глаза. Странные были у него глаза – огромные, серые, и глядя в них, почему-то становилось хорошо, и даже хмурое небо после его глаз уже не казалось таким мрачным.
– Конечно, верю, – ответил он. – Мы теперь всегда дружить будем. И в лагере, и в городе. А Санька… Ты мне поверь – скоро он у нас соплями умоется.
– Ладно, – ответил Лёха. Давай-ка, пока ты постели стелишь, я пол подмету. – И выскользнув за дверь, он тут же вернулся с веником.
Некоторое время он молчал. Потом вдруг осторожно спросил:
– А там, в Доме, и вправду ничего такого не было?
– Нет, – усмехнулся Серёга, – не было. Мусор там на полу, гнилушки… Брёвна… И никакой нечистой силы. Только вот снилась какая-то дрянь.
– А ты не вспоминай, – посоветовал Лёха. – Забудь об этом. Главное – ты целый вернулся, а всё остальное ерунда.
Застелив постели, свою и Санькину, Серёга вышел на крыльцо. Дождик всё ещё моросил, в тучах не было и просвета. Наверное, после завтрака стоит вытащить из чемодана джинсы и свитер. А впрочем, и так ладно. Дмитрий Иванович говорил, что закаляться нужно всегда. И летом, и зимой, в любую погоду. Нечего себя баловать.
Санька уже ждал его, сидя на ступеньках. Вертел в пальцах длинный стебелёк, перекидывая его то так, то этак.
– Ну что, застелил? – хмуро спросил он. – Впрочем, верю. Ты же у нас честный. Ну как, Серый, приятно тебе? А это ж ещё цветочки. И ты сам виноват. Я же тебе говорил – не борзей, а ты борзел. Я тебе предлагал назад всё переиграть – а ты не хотел. Вот и попался.
– Мне с тобой говорить не о чем, – бросил Серёга. – Жульё ты. Стырил ведь книжку из Дома.
– А ты видел, как я тырил? – завёлся Санька. – Доказательства у тебя есть? Вот так-то. Молчал бы уж. Кстати, ещё хоть раз про книгу пикнешь – накажу. Но между прочим, – проговорил Санька чуть тише, – между прочим, у тебя есть ещё выход. Ты ведь давал мне присягу?
– Ну, давал. И что дальше?
– Значит, должен мне во всём подчиняться. Любое приказание выполнять. Так вот. Я тебе приказываю пойти сейчас к Петракову, во второй отряд, и сказать, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил. И всё. И я тебя моментально отпускаю из рабства. На глазах у всей палаты. Ну что, годится?
– Как же я к Петракову пойду, если это враньё? Я ведь и вправду всю ночь там отсидел, как и договаривались.
Серёга понимал, что соглашаться нельзя. И даже не потому, что врать противно. Всё куда проще. Петраков моментально обо всём разболтает, и весь лагерь узнает. И тогда у Саньки будет полное законное право не отпускать его из рабства. Тогда уже бесполезно кричать, что книжки в Доме не было, что Санька её заныкал. Как же, ответят. Сам же признался, что в Дом не ходил. И получится – Санька всухую выиграет, а у них с Лёхой не останется уже никакого шанса.
Правда, он же собирался втереться к Саньке в доверие, чтобы насчёт Лёхи выяснить. Значит, надо Саньку слушаться. Но лучше уж послушаться его в чём-нибудь ещё. А врать про свою трусость слишком уж противно. Ничего, перетопчется Санька. И вообще, интересно посмотреть, как он Петракову индейцев отдавать будет.
– Отсидел, не отсидел – меня не колышет, – нетерпеливо перебил Санька, не замечая Серёгиных мыслей. – Пойдём к Петракову и скажем. Прямо сейчас.
…Но идти им не пришлось. Петраков явился сам, с двумя друзьями. Высокий, плечистый, с длинными засаленными волосами. Он их не мыл принципиально… Вся троица подошла к крыльцу, на котором сидели Серёга с Санькой.
– Ну, Санёк, – привет, – процедил Петраков ломающимся баском и протянул ладонь. – Чуешь, за чем пришли?
Голос у него был хриплый и назойливо-весёлый. Курит, наверное, подумал Серёга. И как это Дуска его не засекла ещё?
– Чую, – малость побледнев, отозвался Санька. Он встал и осторожно пожал широченную Петраковскую лапу.
– Этот, что ли, Полосухин? – осведомился Петраков, указывая на Серёгу. Санька кивнул.
– Ну и как? – поинтересовался Петраков.
– Сдрейфил он! – тут же зачастил Санька. – Сдрейфил и в тот дом не ходил. До полуночи у забора проторчал, а потом его комары заели, и он в корпус вернулся. Думал, мы все спим, никто не заметит.
– Завянь, Санек, – бросил Петраков. – Завянь и отсохни. У нас ведь какой базар был – не тебя спрашиваем, а его. Тебя, парень, Сергеем звать, что ли, – повернулся он к Серёге.
– Ну, Сергеем, – ответит тот, приглядываясь к Петракову.
– Ну и как, Сережа? Ходил ты в дом с привидениями?
Две пары глаз уставились на него. Чёрные, весёлые Петраковские. И Санькины жёлтые щёлочки, яростно-испуганные, молящие.
Ну что ж, пора отвечать. Интересно, что сейчас будет с Санькой? В обморок грохнется?
– Был я в том доме, – спокойно, растягивая слова, сказал Серёга. – Всю ночь там просидел, и никаких привидений там не водится. Только этот козёл, Санька, книжку уворовал.
– Вот оно как… – радостно протянул Петраков.
– Врёт он всё! – яростно закричал Санька. – Он струсил! В дом не пошёл, книжку не принёс, а сейчас на меня клепает! Мы же с ним условились – он книжку в доказательство приносит.
– Ну, о чём вы там с ним условились, меня не колышет, – злым, свистящим шепотом ответил Петраков. – Это ваш базар. А у нас с тобой всё чётко схвачено. Так что проспорил, Санечка… Чтоб сразу после завтрака в наш корпус! Усёк? И всех индейцев притащишь. Всех до единого. Лично мне в руки, в первую палату. И не вздумай рыпаться. Сам знаешь, чем борзёж кончится. Почки буду плющить. Я это дело уважаю.
– А ты, парень, молоток, – обернулся он к Серёге. – Хвалю за смелость. Ежели что – ко мне приходи. Если этот кент борзеть на тебя вздумает, мы с ним побазарим. Ну всё, салют.
Троица удалилась к своему корпусу. И тут же послышался горн на линейку.
– Ну всё, Серый, ты доигрался, – тихо сказал Санька. – Такой шанс у тебя был… Теперь запасай слёзки.
До обеда проторчали в корпусе. Дуся на линейке объявила: третий отряд отправляется на хоздвор. Какую-то мебель перетаскивать. Но тут же, при этих её словах, в небе громыхнуло и зарядил плотный, тяжёлый дождь. Прервав линейку, Дуся послала дружину в столовую и сама, держа над головой целлофановый пакет, кинулась спасаться от ливня.
Конечно, ни о каком хоздворе не было уже и речи. План работы отряда, что сиротливо висел на стенде в холле, быстренько исправили: «Утро. Тихие игры в помещении…»
Иногда на пару минут дождь прекращался, по потом барабанил с удвоенной силой.
Серёга сидел в палате. Ему не хотелось вылезать в холл, где шумел страдающий от тесноты народ. Оттуда, из холла, слышались вопли играющих в чехарду ребят, гневные крики бабки Райки, которая отнюдь не одобряла подобное занятие. Света сидела в своей вожатской и переписывала конспекты мероприятий, а Миша исчез неизвестно куда. Серёга подозревал, что в кочегарку к дяде Коле. Туда многие вожатые заходили расслабиться.
