– Я где-то слышал, как одна американская актриса плеснула другой в лицо кислотой, чтобы та не могла больше сниматься. От кислоты на лице образуются ужасные шрамы. Сначала она расстроилась, а потом сделала пластическую операцию и стала еще красивее.
– И чего?
– По-моему, она потом вышла замуж за режиссера, а ту, которая плеснула в нее кислотой, посадили в тюрьму.
– Ты думаешь, Янка способна на такое?
– Вряд ли. Где она возьмёт кислоту? Но все равно, Янка Машке вчерашних съемок не простит. Видел, как она на нее смотрела!
– При чем здесь Маша? Ей сказали, она и снималась. А Янка в следующий раз будет умнее, если хочет сниматься в кино.
– Сам подумай, – Лешка постучал себя по голове, – Машка отнимает у Янки роль. Какая разница, кто чего сказал! Янке все по фигу.
– Ладно, Лех, давай не будем накручивать. Те твои актрисы были взрослые тетки, а девчонки обычно максимум на что способны – это обозвать друг друга дурами. И давай закончим про это, а то Машке там наверняка от наших разговоров икается.
Впрочем, наверное, Лешка в чем-то прав. В прошлом году к нам в класс пришла новенькая, Настя Чуйкова. Училась она неважно, вроде меня, но зато шевелюра у нее была не хуже лошадиной гривы: длинные блестящие каштановые волосы Настя никогда не собирала в хвост, и я, сидя за ней, наискосок любовался этим водопадом.
Настя почему-то не заладила с Сашкой Орловой и Галькой Гавриловой, которые, как близняшки, ходили все время вместе и даже одевались как-то похоже. Так вот, однажды перед новогодней дискотекой Сашка с Галькой прицепили Насте к волосам жвачку. Она не заметила сразу, и жвачка спутала волосы так, что пришлось выстригать целую прядь. Потом Настя подстриглась, и девчонки от нее отстали. А мне, между прочим, новая стриженая Настя даже больше нравилась. Я тогда рассказал про девчонок папе, а он сказал, что женщины часто склонны к ревности и поэтому могут совершать необдуманные поступки. В общем, от Янки всего можно было ожидать.
Мы пересекли двор и вошли в дом. Съемка шла на втором этаже, и поэтому внизу было шумно и накурено. На диване перед камином развалился Игорек с двумя девицами в рабочих комбинезонах с многочисленными карманами. Игорёк что-то рассказывал, бурно жестикулируя, а девицы громко смеялись. Мы хотели подняться на второй этаж, чтобы поглазеть на съемки, но лестницу нам перегородила Татьяна.
– Ребят, туда сейчас нельзя, очень тихая съемка – монолог героини у окна. Кстати, а где Маша? Она нам скоро понадобится. И Лёсика, – Татьяна вечно путала имя Лёлика, – надо привести в порядок – вон он какой у вас чумазый.
Вид у Лёлика действительно был комичный. Его маленькая бородка была вымазана в грязи, а коричневый пятак сверху был покрыт темной корочкой засохшей земли.
– Мы думали, Маша здесь. Когда мы пошли сниматься, она вроде направлялась в дом.
– Да? – задумчиво пожала плечами Татьяна. – Ладно, ждите здесь, я сейчас Лёсику гримершу пришлю.
Татьяна убежала, а мы с Лех ой призадумались. Куда могла подеваться Маша? С момента нашего приезда на съемочную площадку прошло часа три – не меньше. Я достал мобильник и нажал вызов номер семь, на нем у меня находилась Маша. Я долго ждал ответа, но Маша не брала телефон. Вообще-то я человек не нервный, но сейчас мое сердце вдруг застучало значительно сильнее, чем обычно. Странное предчувствие подкралось к самому горлу.
– Может, она обиделась и поехала домой? – предположил Лешка.
– Не похоже, не Машкин это стиль– обижаться на пустом месте. – Мне стало не по себе. – Пошли, посмотрим во дворе, может, она там цветочки нюхает. Ты же ее знаешь, Машка обожает всякую ботанику.
Но ни во дворе, ни за домом Маши не было.
Глава 17
Таинственный зов о помощи
На чердаке стоял полумрак. Маленькое окошко под самым потолком слабо освещало тесную комнату, заваленную всякой рухлядью. Машины глаза стали немного привыкать к темноте, хотя в этом заточении она уже провела довольно много времени – часа два, не меньше. Этого было вполне достаточно, чтобы замерзнуть и прийти в полное отчаянье.
«Ну какая же я дура, – ругала себя Маша. – Ну зачем я полезла в этот старый дом. Теперь буду сидеть здесь неизвестно сколько. Меня небось уже ищут… Иван Ильич говорил, что хочет попробовать меня в каком-то длинном сложном эпизоде… А я тут…»
Все произошло как-то само собой: когда ребята ушли на съемки на плацу, Татьяна отвела Машу к гримерше. Перед зеркалом на соседнем кресле сидела Яна, уже готовая к съемке. На ней было шелковое платье персикового цвета и лаковые туфельки более темного оттенка. Маша такие наряды не носила, она вообще терпеть не могла всякие девчачьи причиндалы. В простых джинсах и толстовках она чувствовала себя человеком. По праздникам, когда мама уговаривала Машу «порадовать бабушку», то есть надеть соответствующую ее полу одежду, Маша, стиснув зубы, из уважения к бабушке все застолье проводила в юбке и кофточке с оборками. И гости, старые друзья родителей и родственники, и мамины подруги, все, как один, ее нахваливали: «Да как же тебе идет эта кофточка! Всегда так одевайся!» Маша вежливо говорила «спасибо», хотя подозревала, что между мамой и подругами был заговор и их комплементы обильно удобрены мамой, мечтающей в свое время иметь девочку для того, чтобы наряжать ее в платьица и вязать на голове банты. Разряженная во все эти красоты, Маша чувствовала себя фарфоровой куклой, и ей даже казалось, что она на время теряет свой острый интеллект и становится глупой, как пробка. В общем, папины мужественные гены оказались сильнее, и, наверное, если бы в летчики-испытатели принимали девушек, Маша была бы в их числе.
И тем не менее Маша на секунду залюбовалась Яной в нежном шелковом платье, с длинными ресницами и колечками белокурых волос, спадающих на плечи.
– Привет!
В ответ на Машино приветствие Яна резко поднялась и, не глядя на Машу, обратилась к гримерше:
– Тетя Надя, посмотрите, у меня все нормально? А то меня уже ждут.
Толстая гримерша критически оглядела Яну с ног до головы, взяла баллончик с лаком и обильно побрызгала на белокурые колечки.
– Все, давай, особенно там башкой не тряси, – у гримерши был низкий прокуренный голос, и Маша заметила, что уже второй раз от нее пахло спиртным.
– Давай, залазь в кресло, твоя очередь, – кивнула она Маше и взяла расческу.
Через полчаса Маша вышла из гримерки в точно таком же персиковом платье, как у Яны. Ее прямые, как солома, волосы были завиты крутыми кольцами, затвердевшими от лака, и Маша про себя подумала: «Не хватало еще стать такой же стервозиной!» На съемочной площадке уже горели софиты. Маша встала в сторонке и стала наблюдать, как Яна прихорашивается у окна. Перед ней стоял Иван Ильич и тоже задумчиво смотрел на Машу.
– Не уходи далеко, может быть, тебе снова придется ее подменить, – не поворачиваясь, очень тихо проговорил Иван Ильичи громко обратился к стоящей у окна Яне: – Яночка, давай еще разок со слов «Я тоже хочу быть с ними…»
