Как считает он, Анихимов, нужно все основные силы бросить на поиск, на детальную целевую разведку по всему региону Мяочана, главный упор сделав на «легкую подвижную кавалерию», на отряды, чтобы выявить все возможные месторождения, оценить их хотя бы «на глазок», расположить по значимости, и уже потом вести планомерно горнорудные буровые и проходческие работы, начиная, конечно, с самых крупных месторождений, определяя истинные запасы сырья и передавая их государству для промышленных разработок. Такой метод, не новый, но, кстати, проверенный в местных дальневосточных условиях не одним десятилетием практики, с быстрыми перебросками, с палатками, приведет к желаемым результатам. По самым скромным расчетам, район Мяочана можно будет освоить в ближайшие десять – пятнадцать лет.
А что предлагает Казаковский? Главный упор сделать на «тяжелую артиллерию», на геологоразведочную технику, оборудовав в поселке Солнечный мощную центральную базу, с ремонтно-техническими мастерскими, энергообслуживанием, с сетью коммуникаций, с налаженным бытом, со школой, магазинами, клубом, детским садом. Со всем современным техническим и бытовым комплексом, который делает геологоразведку индустриальным эффективным производством, а не привычным кустарно-маршрутным промыслом. Традициям геологического молотка и рюкзака Казаковский противопоставлял новые нарождающиеся тенденции – превращение геологической отрасли в современное мощное производство, которому по плечу решение серьезных проблем. Такой инженерный подход с расчетом разворота и расширения деятельности с интенсивной нагрузкой на технику – ибо было уже ясно, что Мяочан обещает стать крупным рудным узлом – дал бы возможность вести ускоренными темпами разведывание промышленных запасов руды, а следовательно, и передачу их государству в ближайшие годы.
Проект Казаковского предусматривал крупные вложения и быструю их отдачу. Он намеревался крепко осесть, вгрызаясь в горы. Он решал вопросы серьезные, основательно и с перспективным размахом, стремясь дать народному хозяйству разведанные запасы, и дать их не как-нибудь, а быстро и качественно, заложив основу будущей промышленной разработки и проверив на практике технологию добычи и обогащения, дать с наименьшими затратами как самих средств, так и более ценных – человеческих сил, создав такие условия быта и труда, чтобы людям, находясь в таежной глухомани, рядом с медведями и вроде бы молчаливыми горами, было радостно жить и трудиться.
Схлестнулись, как две встречные волны, традиционная психология и новые тенденции по отношению не только к результатам, но и к самому характеру труда: разведчику подземных недр отводилась не только привычная роль походного «бродяги», «трудяги» и «покорителя» тайги, но и хозяина этой самой тайги, среди которой ему жить, жить не наскоком, а оседло и, по-хозяйски осваивая подземные богатства, учиться беречь их и учиться сохранять окружающую природу. Проект был нацелен в будущее.
Прозорливый умом Вадим Николаевич понимал и принимал стремление Казаковского поставить разведку недр на новые современные промышленные рельсы. Но сердцем – не принимал, чутьем седого «геологического волка» угадывал в них опасность, и не только для себя лично. Проект Казаковского нес с собой в устоявшуюся геологическую практику революционные преобразования. Он, как ножом бульдозера, срезал под корень, под основание все то, что десятилетиями так оберегалось, так лелеялось и чем так гордились – походную романтику, таежную «вольную» жизнь, раскованный и рискованный поиск, когда на первое место выступали чисто человеческие качества, определяющие весомость личности, – сила, выносливость, знания и навыки, приобретенный опыт. Вадим Николаевич, следя за бурным развитием науки и техники, догадывался, что когда-нибудь и в геологической вольнице настанут крутые перемены. Но никогда не предполагал, что они наступят так скоро. В лице Казаковского он видел первые симптомы этих грядущих перемен. И потому возникла у него такая острая внутренняя неприязнь к проекту, инициатором и основным исполнителем которого был сам Казаковский.
Вадим Николаевич, меряя шагами свой крохотный кабинет, куря папиросу за папиросой, снова и снова думал о том, что правы, тысячу раз правы те мудрецы поисковики, которые не раз утверждали: «Когда начинается инженерная механизация разведки, тогда же и кончается настоящая геология!» А Казаковский не только по образованию, но, как кажется Вадиму Николаевичу, – а он редко ошибается в людях! – по самому складу своего характера принадлежит к той категории людей, которые с детства влюблены в механизмы, превозносят их выше всего на свете, как главную силу современного мира, и соответственно требуют от живых людей, от простых смертных, как и от бездушного железа, четкой исполнительности, пунктуальности в делах, планомерности в работе и всех иных прочих составных частей, непосредственно связанных с дисциплиной, твердым распорядком и промышленно механизированной организацией производства. Словно забывая, что они живут в тайге, а не в городе, и работают в геологии, а не на машиностроительном заводе.
В кабинете стало холодно, и Вадим Николаевич закрыл форточку. Печь давно остыла. Взглянул на часы – стрелки показывали приближение полуночи. В конторе стояла тягучая тишина, лишь из диспетчерской доносилось легкое поскрипывание стульев – дежурный ворочался на них, устраиваясь поудобнее, – до рассвета еще далеко. Несколько раз мигнула лампочка, давая условный сигнал жителям поселка, что скоро полностью отключат ток до утра – в экспедиции, опять же по распоряжению Казаковского, экономно расходовали горючее.
Вадим Николаевич ясно представлял и третью позицию, третью точку зрения на Мяочан – позицию управления. Он как главный геолог знал содержание руководящих бумаг, которые приходили из Хабаровска. И умел читать между строк то, что скрывали сухие канцелярские слова и столбцы цифр годовых и квартальных заданий. Планы-задания прироста запасов промышленных категорий разведанности – главные определяющие показатели, по которым оценивалась вся деятельность экспедиции, – были исключительно высокими. Непомерно высокими. И экспедиция постоянно перенапрягалась (нет, не зря он тогда отказался от поста начальника!), и, чтобы выполнить их, бросали «в бой» все наличные средства, людей и технику – буровые станки, проходческое оборудование, бульдозеры и весь транспорт, концентрируя все внимание только на одном – на детальной разведке месторождения. А из управления только и слышалось по радио, только и читалось в бумагах: давай-давай! Скорее, скорее! Темп, темп!
И Вадим Николаевич понимал, чего там, в управлении, хотели, к чему нацеливали труд большого коллектива. Чтобы как можно скорее отрапортовать, торжественно отметить, доложить под гром аплодисментов и медный гул оркестра! У них, казалось, только одно это и было на уме. О будущем, о завтрашнем дне Мяочана думать не хотели, вернее, по старинке, не привыкли. Возможно, еще и оттого, что до последнего времени на территории края не попадались такие крупные рудные зоны.
А руководство экспедиции у него на глазах, порой и за счет его геологических средств и возможностей, подчиняясь приказам сверху, лезло из кожи вон, чтобы выполнить программу, «выдать» план, вполне отчетливо представляя и свой завтрашний день, и печальный финал такого «всплеска», грустный итог шумного сиюминутного успеха: он достигался ценою больших затрат, ценою ненужного неимоверного перенапряжения людей и механизмов, а главное, печально-опасной ценой потери, а точнее, утраты перспективы. Перспективы на будущее – на поиск, на предварительную разведку, без которых немыслим завтрашний день экспедиции. А вот на них-то, на поиски, и не оставалось ни сил, ни средств, ни возможностей. Они просто не велись. От них отмахнулись, как за ненадобностью, там, в управлении. Их упорно вычеркивали из всех планов и предложений. Даже порой казалось, как говорил Казаковский, что в управлении «сознательно закрывают глаза», чтобы не видеть того, что нельзя не видеть! Вадим Николаевич полностью тут был согласен с Казаковским. Еще бы! Там посягали на дело, на поиск. А ведь поиск – это перспектива, будущее экспедиции. Без поиска, без заблаговременно выявленных и подготовленных геологами минерализованных зон к детальным горноразведочным работам, экспедиция в самом скором времени, через год-два затопчется на одном месте, попросту «задохнется». Никто не будет знать – где же большая руда? Никто не будет знать – куда направить усилия людей и техники?
