В этот миг кто-то почтительно, но требовательно потянул его за руку, чтобы он не мешал обряду и отошел от жертвы. Сетх-Ка подался назад и открыл глаза – это был родич Асхотен, верховный жрец храма Ниау. Совсем недавно фараон, прежде оказывавший брату своей жены всяческие знаки внимания, распорядился отослать его из столицы в один из ближних храмов, и вроде бы здесь сейчас ему делать было нечего. Однако Асхотен стоял как ни в чем не бывало, держа за руку прелестную, совсем юную девушку, очень бледную и, как показалось Сетх-Ка, дрожащую от испуга.
Младший сын фараона с некоторым трудом, но все же узнал ее. Это была Асо, дочь Хафры, его дяди по отцу. Они давно не виделись. Много лет назад дядя уехал в Нехен правителем нома. Однако если он время от времени появлялся в Мемфисе, то его дочь, по слухам, воспитывали жрицы Бастет. С той поры, когда Сетх-Ка видел ее в последний раз, она из маленькой девочки превратилась в настоящую красавицу с обжигающими, будто уголья, темными глазами, блестящими черными волосами, пунцовыми губами и нежным овалом лица. Младший сын фараона невольно залюбовался ею, но сейчас девушка выглядела бледной и растерянной – видно, не по своей воле участвовала в кровавом ритуале. Сетх-Ка стало искренне жаль юную сестрицу, ему захотелось привлечь ее к себе, погладить уложенные в тяжелые косы длинные черные волосы. Но здесь и сейчас для этого было не время и не место.
Асхотен едва заметно подтолкнул замешкавшуюся Асо, цедя сквозь сложенные в улыбке губы:
– Давай, не медли!
Пошатнувшись, должно быть от волнения, девушка окунула цветок в кровь, хлещущую из туши, и, коснувшись им лба жертвенного быка аккурат между рогами, окропила его густыми красными каплями. Присутствующие сорвались в крик, спеша обрушить на несчастную жертву свои беды и проклятия. Сетх-Ка попятился и едва не упал на спину мертвого животного. Ба-Ка, красуясь атлетической статью, подскочил к Асо, сказал ей что-то, Сетх-Ка не услышал что, подхватил рогатую голову, поднял над собой и, сопровождаемый приветственными криками, начал спускаться по лестнице к берегу Нила.
– Свершилось! – неслось вокруг. – Свершилось!
* * *
Стража у карьера расступилась, пропуская верховного жреца храма Тота. Всякому было известно, что этот мудрец, которому открыты тайны мира, которого бог наградил бесценным даром прорицания, является одним из ближайших советников фараона. Настолько близким, что именно ему повелитель Верхнего и Нижнего Египта поручил воспитание сыновей. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, что привело мудрого Ур Маа в опаленные солнцем скалы, где изможденные рабы добывают камень для гробницы живого воплощения Гора. Кто посмел бы спросить его об этом? Да и кому бы он стал давать ответ? Сопровождаемый одним лишь рабом с опахалом из страусовых перьев, Ур Маа расположился в тени скалы и, не отводя глаз, пронзая камень внимательным холодным взором, уставился на работающих в каменоломне нубийцев. Им, выросшим в жарких землях к югу от владений фараонов, подобный климат был не в новинку, и тяжелые изнурительные работы на солнцепеке они переносили легче других – те мерли просто как мухи. Начальник стражи, которому доложили о высоком госте, бросился к верховному жрецу Тота, дабы узнать, не желает ли чего видящий сквозь время. Тот покачал головой, не удостаивая воина ответом, бросил через плечо, даже не оглянувшись:
– Я призову тебя позже.
Вначале глава стражников старался держаться поближе к Ур Маа, чтобы незамедлительно ответить на его зов, но рутинные дела требовали надлежащего внимания, и он отправился заниматься ими, продолжая прислушиваться, не зовет ли премудрый жрец. Но тот безмолвствовал, сидел неподвижно, так что казался частью скалы, желтоватым пористым камнем, облаченным в жреческие одежды. Лишь один раз он отвлекся от созерцания, когда прибывший из дворца гонец объявил, что государь желает видеть его. Ур Маа чуть повернул голову, будто обдумывая, отвечать ли вообще, затем, будто приказ фараона мало что значил для него, все же произнес:
– Я непременно приду. Но не сейчас.
– Но фараон…
Ур Маа кивнул и отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Не смея мешать созерцанию верховного жреца Тота, гонец отступил на несколько шагов, пытаясь вообразить, что с ним будет, если он привезет ко двору государя такой ответ. Повелитель, понятно, не обрадуется. Посланец тихо обдумывал в стороне, что еще надлежит сказать, какие доводы привести. И вдруг из карьера раздался крик, полный радости. Несмотря на то что гортанная нубийская речь была мало кому понятна, Ур Маа поднялся и быстрым шагом направился к кричавшему рабу.
– Давай, – он протянул руку, требуя находку.
– Но-о…
– Ты можешь потерять голову и находку, а можешь только находку. Давай!
Раб нехотя протянул верховному жрецу подарок судьбы, грозивший обернуться ее проклятием. Ур Маа аккуратно принял найденную диковину, закутал ее в шерстяной плат и положил в объемистую суму на поясе. Покончив с этим, он вернулся и поманил к себе начальника стражи.
– Чьи это рабы? – спросил он.
– Михареба, строителя, – спокойно ответил воитель.
– Передай ему, пусть нынче же придет к храму Тота. Он получит новых рабов взамен этих.
– А эти? – Начальник стражи постарался скрыть волнение, подозревая, что жрец велит устроить тут кровавую бойню.
– Эти отправятся строить крепость у второго порога Нила.
– Но ведь это же верная смерть! – воскликнул умудренный боевым опытом ветеран.
– Это не так. Верная смерть им – оставаться здесь, а там у них есть шанс выжить. Пойми это, если не хочешь присоединиться к ним. И главное, не пророни ни слова о том, что сегодня здесь вообще было что-то найдено.
* * *
Фараон был недоволен. Конечно, сегодняшняя мистерия Исиды прошла не просто успешно, а так, что о ней заговорят в самых далеких землях. Даже на Крите, славящемся тавромахией – поединками безоружного человека с быком, никто не может похвалиться, что он смог заставить быка-великана безропотно пойти на верную смерть. Не силой и болью, не угрозой, а воистину божественной волей! Но эта девчонка… Он еще раз вызвал в памяти образ дочери своего младшего брата. Спору нет, она прекрасна, невинна и по всем землям его державы не сыскать красавицы, столь подходящей на роль юной Исиды. Но откуда она взялась здесь, а главное – для чего? Впрочем, появись она тут одна, быть может, вопросов бы и не было. Но она прибыла вместе со своим отцом и Асхотеном – повелитель Египта скривил губы, будто вместо сладкого финика укусил летучего таракана, – вот уж чье появление здесь сулит немалые беды.
Он вспомнил не слишком далекие годы, когда радовался появлению мудрого жреца Ниау куда больше, чем приходу отца. Не он ли убеждал молодого принца, что отец-фараон правит вопреки воле богов? И что ему следует быть готовым занять его место и восстановить справедливость. Впрочем, справедливость, по его мнению, заключалась в том, чтобы объявить Ниау верховным богом его державы. Да, тогда, еще совсем мальчишкой, он и сам был убежден, что это будет лучший исход, что бог изначального первичного хаоса, из которого было создано все в этом мире, бог изначалия – наилучший выбор для Египта.
