Борис пригнулся, как от удара, спрыгнул со стола вниз и, сжимая в трясущихся руках топор, двинулся к Павлу Сергеевичу.
– Вы не закончили работу! – сверкнул глазами старик.
– В задницу твою работу! – закричал в исступлении Боря. Его лицо дергалось, как в припадке.
– Тогда я убью девчонку.
Борис засмеялся скрипучим смехом. Со стороны этот смех смахивал на кашель умирающего:
– Убивай. Это не моя сестра.
– Хороший же у тебя друг, – повернулся Корнеев к Николаю.
– Веди меня к моему отцу! – зарычал Борис, брызгая слюной. – Веди, или я размозжу тебе башку!
– Твой отец мертв, – мягко сказал старик и снова посмотрел на Николая, застывшего от него в двух шагах: – И твой тоже.
– Ты врешь, старый урод!! – завопил Боря, окончательно теряя рассудок. – Врешь, врешь!!!
– Оставайся на месте, – приказал Павел Сергеевич, но ослепленный ненавистью парень едва ли слышал его. Он замахнулся топором, намереваясь обрушить его на череп старика, обрамленный седыми волосами.
Корнеев среагировал мгновенно. Вскинув руку с пистолетом, он выстрелил, практически не целясь. Пуля вошла в грудь юноши, прошив сердце и отбросив его назад к столу. Борис умер мгновенно, с застывшей на окровавленном лице злобной гримасой, едва ли осознав происшедшее.
– Ты… ты… что? Ты убил его? Боря?.. – заторможенно пробубнил Николай. – Борец, ты что?!
Он выглядел опустошенным и растерянным, словно напрочь перестал соображать, и тупо переводил взгляд с сестры на застывший в нелепой позе труп Бориса, а затем на Светлану, которая, всхлипывая, пыталась безуспешно подняться на ноги вместе с привязанным стулом.
– У тебя хреновый друг, – негромко заметил старик. – Он сам выпросил смерть.
– Отдай сестру! – прохрипел Николай.
– Нет, – разлепил потрескавшиеся губы Корнеев. Он пощекотал подбородок безудержно плачущей Лены. – Руби потолок. Моей Рите слишком тесно и неудобно. Помоги ей выбраться.
– Я не могу. У меня… дрожат руки. Я устал.
Что-то надломилось внутри юноши, его плечи безвольно поникли, из воспаленных глаз потекли слезы.
– Ты же мужчина. Давай!
– Ты убьешь Лену, – прошептал Николай, вытирая слезы. – Я не верю тебе.
Еще одна доска хрустнула, и на стол посыпалась труха.
– Не убью, – пообещал старик и, улыбнувшись, добавил: – Мне в общем-то от твоей сестры нужно только ухо. Всего лишь масенькое ушко, в котором поселился мой дружок. Моя маленькая, надувшаяся от крови жемчужинка. Или ты еще ни черта не понял?
Николай поднял с пола топор, выроненный Борисом.
– Коля! – срывающимся голосом позвала Светлана. – Коля, помоги мне!
Парень медленно поднял голову. На него слепо смотрели два залитых кровью глаза. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его. К горлу подступила тошнота.
– Коля… Пожалуйста!
– Я не могу, – выдавил Николай.
Губы Светы беззвучно шевельнулись, уголки рта опустились, а лоб взрыхлили глубокие морщины. Казалось, за эти двое суток она постарела на двадцать лет.
– Не оставляй меня, – тихо сказала она, но Николай даже не посмотрел на нее. Он влезал на стол.
– Разруби еще две доски. Этого должно хватить, – подал голос старик.
Юноша вытер воспаленное лицо. Происходящее все больше напоминало дикий, беспредельно-гротескный кошмар, который вряд ли могло представить себе даже самое больное и извращенное сознание. Он вяло поднял топор над собой.
– Иии… – внезапно раздалось прямо над головой, и Николай вжал голову в плечи. Писк был раздражающе-надсадным, будто вилкой пытались проковырять дыру в стекле. Из черного разлома в потолке повеяло гнилью.
– Руби!!! – проревел старик. Его узловатые пальцы сомкнулись на шее Лены, и она стала задыхаться. – Руби, щенок!!!
Николай зажмурил глаза и ударил.
Потом еще.
Потом еще.
И еще.
Странный писк повторился, и на руки юноши капнуло что-то липкое.
Он открыл глаза. Прямо перед ним свисала чья-то нога в черном кроссовке.
– Руби! – Визжащий голос старика звучал как в плотном тумане. – Руби. РУБИ!!!
Николай сипло выдохнул. Свисающая наружу нога гипнотизировала. Она завораживала его, как чудный цветок пчелу, собирающую мед. Пальцы разжались, и топор со стуком упал на стол.
Эта кроссовка. Он где-то видел ее.
Папа!
Грязные исцарапанные руки робко коснулись ноги.
И в это же мгновение наступила оглушительная тишина. Царапанье на чердаке прекратилось, умолк и старик. Было слышно, как шмыгала носом Светлана. Слезы, скапливаясь на подбородке, капали на ее грудь.
– Папа? – снова прошептал Коля и с оторопелым видом затряс ногу. Она была странно мягкой, как мокрая тряпка, и у парня возникло ощущение, что он держится за набитый ватой чулок. По его пальцам побежала струйка темной жижи, но он не убрал руку.
– Папа?! Папа!!!
Он потянул на себя ногу. Наверху что-то чавкнуло, раздался звук рвущейся ткани, и Николай торопливо разжал пальцы.
«Я так все испорчу… Там что-то рвется».
– Я… – сглотнул он вязкую слюну, – я помогу… помогу тебе, – и снова взял в руки топор.
– Все. Не надо, парень, – вдруг произнес Павел Сергеевич, с трудом поднимаясь с дивана. – Не нужно на это смотреть. Уходите. Дальше я сам.
Качающейся походкой он приблизился к Светлане.
Подцепив ногтем край липкой ленты, начал разматывать девушку. Когда руки и ноги Светы освободились, она неуверенно поднялась со стула.
– Вы свободны. Слышишь? – крикнул Корнеев, видя, что Николай даже не посмотрел на него, продолжая ожесточенно крошить доски чердака топором. – Убирайтесь! – Он уперся здоровой рукой в стол и пробормотал: – Я ничего этого не хотел. Я не хотел!
За спиной послышался шорох, и старик обернулся. В дверях мелькнуло платьице и зеленый бант.
– Нет. Я отпускаю их, – оскалился Павел Сергеевич, – но не тебя, мой резвый мышонок. Ты останешься со мной.
– Коля! – с надеждой подняла невидящие глаза Светлана. – Коля, нам надо уходить отсюда.
Ее слова были оставлены без внимания – юноша продолжал молча рубить доски. На ладонях, не привыкших к подобной работе, вздулись волдыри. От бесперывной работы они лопнули, сочась кровью и лимфой. Лицо Коли заливал пот, сердце было готово взорвать грудную клетку, но он не останавливался, кромсая потолок. Весь его мир съежился до уродливой дыры, из которой торчали ноги отца.
– Коля!
