«Боже мой, в какое русло перешел разговор?» – мелькнуло в голове у Куликова, но было уже поздно. Перед его глазами были ее ноги, слегка прикрытые деловым костюмом. В глубоком вырезе пиджачка он явственно различал ее атласное белье. Куликов не поднимал голову выше, потому что боялся снова встретиться с ней взглядом.
– А то, что Вы со мной переспали и поехали к своей жене? Это Вы находите нормальным? Думаете, мне это не больно было?
– Но Вы же сказали, что он Вас бьет? Он же негодяй! Как можно рядом находиться с таким человеком?
– Ну что Вам до других, Сергей Александрович?
– Но я просто переживаю за Вас. Мне больно видеть, как умная, образованная, красивая женщина терпит такие унижения.
– Ну что ж теперь? Не всем же иметь таких благородных и чистых мужей, как Вы. Мне тоже очень досадно видеть некоторые проявления близких Вам людей. Я бы тоже такого себе никогда не позволила, будь я на их месте. Но что же делать? Я молчу.
– Каких еще людей?
– Ладно, не будем об этом лучше, я не хотела бы Вас попусту беспокоить. Это ведь так, просто люди говорят. Да и не мое это дело вовсе.
– Нет, уж скажите.
– Ну, если настаиваете. Сама я не видела, кончено, но сотрудники говорят, что Вашу Ларису встречают за обедом в нашей столовой в обществе Давыдова. Что ж теперь Вам с ней не жить из-за этого? Я когда такие злорадствующие разговоры слышу, сразу же их пресекаю. Люди должны своим делом заниматься, а не совать нос в чужой огород.
Куликов нахмурился.
– Зря я Вам сказала. Просто мне обидно за Вас стало. Прости, Сергей Александрович, слабую женщину. Это ничего не значащая мелочь, конечно, но мне стало досадно. Вы, человек такого высокого полета, заслуживаете лучшего. Вам хочется служить! А тут, что же получается…
– Что же Вы тогда неделю назад с Якуниным уехали?
– А что я могла?
– Как это «что могли»? Мы же договорились, что я Вас подвезу.
– Но Вы же сами мне все объяснили, Сергей Александрович, – смиренным тоном говорила Сукурова.
– Что я Вам объяснил, Лилия Семеновна?
– Объяснили, что нам встречаться ни к чему, что это может Вам повредить. А для меня, поверьте, вредить Вам – это последнее, что я хотела в этой жизни.
– Но мы же договорились! Я Вас ждал. Почему Вы уехали с Якуниным? Вы же расстались с ним. Вы сами говорили!
– Понимаете, Игорь импульсивный, но добрый и отходчивый человек. Меня он очень любит. После нашего с Вами разговора в тот день, когда Вы уже спустились к машине, я не могла найти себе места. Мне было очень тяжело. И тут он пришел прямо сюда в наш отдел. И сказал, что я его жена, и что он ждет меня. Что он дома бутылку шампанского по поводу моего возвращения приготовил. Знаете, такое внимание для слабой женщины очень многое значит. Что я могла ему сказать? Что я не поеду с ним, с человеком, который безгранично любит меня. И почему? Потому что я страстно хочу, чтобы меня увез, забрал с собой в неведомые края мой прямой женатый начальник? А пока он просто подвезет меня домой, к бывшему мужу? Вы ведь не такой доли хотели для меня, Сергей Александрович? – глаза Сукуровой снова увлажнились, а на лице ее отразилось страдание.
Теперь получалось, что Куликов своими собственными руками передал ее в грязные лапы этого типа! Получалось также, что это он заставляет страдать эту интересную, неординарную женщину, которая любит его. Куликов встал и в волнении заходил по кабинету. Он не знал, что ему сказать, как ему быть. Страсть переполняла его.
– Я хочу Вас, Лилия Семеновна! Я так больше не могу, – пробормотал он.
– Я тоже Вас хочу, Сергей Александрович.
– Поедем прямо сейчас!
– Я не могу, Сергей Александрович. После работы меня должен отвезти домой Игорь. Что я ему скажу?
– Скажите, зуб заболел.
– Нет, он очень, очень подозрительный. Он повезет меня к зубному сам.
– Что же делать? Когда же мы увидимся?
– Придется подождать до среды, Сергей Александрович. По средам Игорь навещает свою престарелую маму.
– Но я не хочу ждать среды!
– Ну, какой Вы, Сергей Александрович, нетерпеливый, – победно ухмыльнулась Сукурова и вышла из кабинета.
Лицо Куликова просветлело. Она любит его! Более того, он теперь точно знал, что тоже любит ее! Осознание этих простых истин привело его в состояние тихого блаженства. Он с улыбкой легкого сожаления смотрел на своих прилежно работающих коллег, и ему казалось, что в своей обыденности эти несчастные люди лишены чего-то главного, праздничного, того, что есть теперь у него, и из-за чего только и стоит жизнь.
Несколько дней подряд, которые отделяли его от заветной среды, Куликов зря не терял. Его неприятно удивила новость о том, что Лариса вместе обедает в их столовке со своим бывшим ухажером и его бывшим другом Давыдовым. Еще неприятнее в этой новости было то, что его личная жизнь, оказывалось, являлась достоянием общественности и, даже хуже того, злорадства в коллективе.
Большое помещение служебной столовой было отделено огромной прозрачной стеной от коридора, который являлся отличным пунктом наблюдения за обедающими служащими. Сам коридор вел из одного крыла здания в другое. Вот по этому коридору Куликов начал совершать ежедневные прогулки в обеденное время, зорко поглядывая на обедающих. Первые два дня он видел, как Лариса обедает с подругами. Но на третий день она действительно пришла обедать с Давыдовым. Они о чем-то весело говорили и даже смеялись. А ведь когда Лариса уходила к нему от Давыдова, она пообещала больше с ним никогда не общаться.
«И давно это они? И что их вместе связывает, о чем это они так весело смеются?» – размышлял Куликов в редких перерывах между мыслями о Сукуровой. До этого в верности своей Ларисы он никогда не сомневался, но под воздействием собственного беспутства он начал по-другому смотреть на вещи. Однако же, несмотря на импульсивность своего характера, Куликов подумал, что лучше будет за ними понаблюдать еще, а пока никак не обнаруживать своей осведомленности.
Но вот, наконец, настала заветная среда. В ее преддверии напряжение Куликова достигло своего апогея. Мысли о Сукуровой одолевали его и днем, и ночью. Ему хотелось так много сказать этой великолепной, красивой женщине. В день их встречи он даже не смог дождаться вечера и вызвал ее к себе по внутренней связи как только пришел на работу. Прямо в своем кабинете Куликов и признался ей в своих чувствах. Он долго говорил ей о том, что так переполняло его все эти дни, да что там, все последние недели! О том, как она красива, как она прекрасна, о ее горделивой осанке, о прическе, о ее тонком и неподражаемом вкусе. Сукурова молча слушала его, мечтательно глядя перед собой. На устах ее играла тонкая улыбка удовлетворения.
– Ровно в шесть жду Вас? – завершая свой пламенный монолог, произнес Куликов.
– Да, а то у меня будет сегодня очень мало времени.
