Но вот повезло и нашей паре. Раненый, на которого мы наткнулись, сидел и, видимо, пытался делать себе перевязку. На мой оклик «хенде хох» он поднял одну руку, а вторая безжизненно висела. Так как оружия у него не было видно, то мы спокойно подползли. Перевязочный пакет фриц уже приготовил, правда, воспользоваться им так и не сумел, и я уже во второй раз за сегодняшний вечер быстро перетянул рану бинтом.
– Туда, – махнул мой напарник рукой в сторону от реки, – ком, шнель.
Мы уже убедились, что засады ждать не приходится, поэтому я приказал Стрелину прислать побольше бойцов для сбора трофеев.
Сержант, обвешанный немецкими карабинами, отправился конвоировать ходячих пленных, обгоняя парочку, тащившую унтера на руках. А я тем временем подобрался к кустам, достал половинку бинокля и еще раз внимательно осмотрел другой берег. Там пока все было тихо.
Вскоре прибыло подкрепление. К моему удивлению, явился почти весь наличный состав роты – человек тридцать во главе с самим старшиной. Но Свиридов пояснил, что из батальона прислали помощь, поэтому нас по-прежнему прикрывают.
Нескольких бойцов старшина отрядил собирать оружие с боеприпасами и оттаскивать их к зарослям, а остальные уже оттуда перетаскивали все добро к нашим окопам. Закончив сбор трофеев на берегу, мы перешли ближе к нашим позициям, где происходила завершающая фаза сражения. Здесь тоже нашлось так много добычи, что все даже измучились ее перетаскивать. Вернее, носили тяжести только бойцы, а мы со старшиной, пользуясь привилегией командиров, лишь наблюдали и руководили.
Когда я вернулся к своим, уже ставшим родными окопам, то в первую очередь напомнил сержантам проследить, чтобы все почистили оружие. В суматохе с пленными и сбором трофеев бойцам действительно было не до этого, а у неопытных солдат еще не вошло в привычку чистить винтовку после каждого боя, что часто вело к порче оружия. Стреляли-то не в тире, а в земляных окопах. Пыль стояла столбом, везде грязь, взрывы раскидывают землю во все стороны. Достаточно нескольким песчинкам попасть в ствол, и при следующем выстреле он придет в негодность.
Помимо забот о сохранности оружия, еще следовало позаботиться о пострадавших. Но когда я нашел санитара, то, увидев, как тот перевязывает шею немцу, лежащему без сознания, я сорвался:
– Почему занялись немцами, когда еще наши бойцы не все перевязаны, вон у сержанта все ухо в крови. Сначала лечим наших, а потом уже фашистов.
Кипя от возмущения, я в негодовании прошел дальше, оправдывая себя тем, что клятву Гиппократа не давал, и что Германия сама нарушала все мыслимые законы и правила. Но, конечно, уже через несколько шагов повернул назад, попросить извинения у ни в чем не повинного санитара.
Тот в ответ кивнул и флегматично продолжал завязывать бинт. Что ему чужие командиры, тем более в штатском. Персонал медвзвода подчиняется только своему командиру медслужбы, а что ему делать, он и так хорошо знает.
Да, неудобно получилось. А ведь как я негодовал, когда в американском сериале про корейскую войну врачи объясняли порядок оказания помощи раненым: сначала американцы, потом корейцы, а потом китайцы. И вот теперь я сам пытался поступить так же.
За этими мыслями я не заметил, как подошел к оживленно разговаривающей кучке солдат и услышал:
– Вот он, товарищ комбат.
При слове «комбат» я мысленно содрогнулся. В моем представлении командир батальона – это грозный подполковник с седоватыми висками и суровым взглядом. У него несколько десятков подчиненных офицеров, из которых он самолично отчитывает лишь майоров и капитанов. На лейтенантов же комбат соизволяет обращать внимание крайне редко, лишь когда они как следует нашкодят или, что случается еще реже, если сумеют отличиться.
Но в реалиях военного времени всё оказалось по-другому. Посереди группки бойцов стоял высокий молодой парень с тремя кубарями в петлицах и с улыбкой от уха до уха. Очевидно, он и являлся командиром батальона. Увидев комбата, я тотчас попытался вытянуться по стойке смирно и доложить по форме:
– Старший лейтенант запаса Андреев в ваше распоряжение прибыл.
К моему удивлению, старлей сразу бросился обниматься, радостно приговаривая:
– Ну, молодец, лейтенант, как вовремя пришел на помощь. Мне уже доложили, как ты броневик подбил.
Закончив с восхвалениями, комбат потащил меня в блиндаж, в котором, судя по коробке полевого телефона и лежащей на столе сложенной гармошке карты, раньше располагался командир роты. Правда, освещалось командирское помещение лишь самодельной лампой, да и вообще, особо уютным его назвать было нельзя. Впрочем, комбат чувствовал в нем себя как у себя дома. Он усадил меня на табурет и сунул кружку воды, которую самолично налил из чайника. О, как кстати, пить мне действительно очень хотелось. Но сделав первый глоток, я тут же выплюнул обратно и закашлялся.
– Это же спирт! – возмущенно прошипел я, ища глазами, чем бы запить.
– Так он же разбавленный. – Командир круглыми глазами смотрел на меня и не знал, удивляться ему или смеяться. – Вот смотри, – и в подтверждение своих слов он тут же одним глотком выпил всю кружку, довольно крякнув.
Ух ты, а я так не умею.
– Извините, – виновато прокашлял я, – но не пью даже разбавленный.
– Ничего, тогда закуривай, – радушно предложил старлей и протянул мне пачку «Казбека», который я раньше видел в фильмах про войну.
Видимо, виноватое выражение моего лица подсказало ему, что курить я тоже не умею. Комбат, хмыкнув, убрал папиросы обратно и, наконец, представился:
– Я командир батальона 215-го стрелкового полка 179-й стрелковой дивизии старший лейтенант Иванов. Но ты можешь звать меня просто Сергей.
Вот это да! Это же тот самый полк, в котором воевал мой дед, в честь которого меня и назвали. Вот только не знаю, служил ли он здесь с самого начала войны. Если да, то возможно, даже смогу его встретить. Ну почему же я раньше не интересовался историей этой дивизии? Где она воевала в сорок втором, я примерно знаю. А вот что с ней происходило в начале войны, не имею ни малейшего представления.
– Александр. Вернее, старший лейтенант запаса Андреев, – спохватился я. – Но у меня с собой нет документов. Боюсь, что подтверждение моей личности тоже получить не получится.
– Ясно, – вздохнул Сергей. – Твой город тоже оккупировали. Но ты хорошо воюешь. Где раньше служил?
Что рассказывать, я уже обдумал на берегу, пока руководил погрузочно-перетаскивающими работами:
– Сидел два года при штабе, бумажки перекладывал, – непритворно вздохнул я. – За все время даже отделением не покомандовал. И в учениях ни разу не участвовал. Когда увольнялся в запас, дали еще один кубарь в петлицы, но, конечно, на полноценного командира взвода я не потяну. Знания у меня имеются, но чисто теоретические.
Все, что я рассказывал, было чистой правдой. Ну а то, что сидел я не с бумажками, а с компьютером, как единственный человек в штабе, знакомый с подобной техникой, значения не имело. Как и то, что учения в Российской армии в 90-х годах вообще проводились крайне редко.
