– Что?
– Мы с ним переругивались вдрызг.
Мэгги засмеялась.
– А после мирились и вместе отправлялись в постель, – сказала Серина. – Сумасшедшие, верно? А теперь я все думаю: если бы Макс сию минуту воскрес, мы бы опять поругались самым жутким образом?
– Пожалуй, да, поругались, – ответила Мэгги.
И попыталась представить, что это такое – знать, что Айру она видит на этой земле в последний раз. Наверное, ей было бы трудно поверить в это. Она несколько месяцев ожидала бы, что сейчас он придет к ней, как пришел на занятия хора в тот первый весенний день, тридцать лет назад.
– И вот еще что, Серина, – сказала она. – Я хочу извиниться за то, что произошло после похорон.
– Ой, да забудь.
– Нет, правда, мы потом так ужасно себя чувствовали, оба.
Оставалось надеяться, что Серина не слышит свиста Айры, который делал эти извинения какими-то неискренними. Лишь потом до меня и дошло, весело высвистывал он, как долог и странен был этот путь…
– Забудь. Не знаю, с чего я так раскипятилась, – сказала Серина. – Вдовья нервозность, что-то в этом роде. Полная дурь. Я уже вышла из возраста, когда можно бездумно разбрасываться друзьями, мне это не по карману.
– Ой, не говори так!
– То есть ты хочешь, чтобы я тебя отбросила?
– Нет, нет…
– Да я шучу, – сказала Серина. – Спасибо, что позвонила, Мэгги. Серьезно. Хорошо было услышать твой голос.
– Всегда готова, – сказала Мэгги.
– Ну, пока.
– Пока.
Серина положила трубку. А миг спустя то же сделала и Мэгги.
Мороженое было уже несъедобным. Супчик, а не мороженое. Да Мэгги и чувствовала себя переевшей. Она окинула свое тело взглядом – лифчик просто-напросто впивался в груди.
– Я слониха, – сказала она.
– Опять двадцать пять, – ответил Айра.
– Серьезно.
Он вглядывался в карты, постукивая себя указательным пальцем по верхней губе.
Ладно. Она встала, прошла, раздеваясь на ходу, в ванную комнату, сняла с крючка ночную рубашку. Надела ее через голову, дальше рубашка опала сама, свободная, прохладная, невесомая. «Вот так!» – сказала Мэгги. Из спальни в ванную тянулась дорожка из ее белья; Мэгги собрала его и сунула в плетеную корзину.
Временами, после особенно трудного дня, ее охватывало желание сжечь все, что она в тот день носила. Но сейчас, пока она пристраивала платье на плечики, ее посетила новая мысль. Она оглянулась на Айру. Отвела взгляд. Повесила платье в платяной шкаф, рядом с шелковой блузкой.
– Господи, – сказала она, снова повернувшись к нему, – какая все-таки дыра этот Картуил.
– Мм…
– Я уж и забыла, какая это дыра.
– Угу.
– И школа там наверняка дрянная.
Нет ответа.
– Как по-твоему, способна тамошняя школа дать хорошее образование?
– Не могу знать, – ответил Айра.
Мэгги плотно закрыла дверцу платяного шкафа и сказала:
– Зато я могу. Она, должно быть, на год от балтиморских отстает, а то и на два.
– А в Балтиморе школы, естественно, великолепные, – сказал Айра.
– Да уж получше, чем в Картуиле.
Он посмотрел на нее, приподнял бровь.
– Ну, скорее всего, – поправилась Мэгги.
Айра взял карту, положил ее на другую, но передумал и вернул назад.
– Мы вот что могли бы сделать, – сказала Мэгги. – Написать Фионе, спросить, что она думает насчет образования Лерой. Предложить устроить Лерой в здешнюю школу, и пусть она девять месяцев в году живет у нас.
– Нет, – ответил Айра.
– А то и двенадцать, если понадобится. Ты же знаешь, как дети привязываются к своим одноклассникам, ну и так далее. Может, ей и не захочется от нас уезжать.
– Посмотри на меня, Мэгги.
Она посмотрела, подбоченившись.
– Нет, – сказал он.
Она могла бы привести ему множество доводов, любых!
Но почему-то не стала. Опустила руки и отошла к окну.
Ночь стояла теплая, темная, тихая, ветерок лишь едва-едва покачивал штору. Мэгги подняла ее повыше, высунулась в окно, прижавшись лбом к мелкой сетке. Воздух пах резиновыми покрышками и травой. Из дома соседей, Локесов, доносились обрывки телевизионной музыки. По другую сторону улицы поднимались на свою веранду Симмонсы, муж позвякивал ключами. Ложиться спать они пока не собирались, что нет, то нет. Симмонсы были одной из тех счастливых бездетных молодых пар, что никого вокруг, кроме друг друга, не видят, сейчас они, несомненно, вернулись домой, поужинав в ресторане, и теперь займутся… чем? Поставят какую-нибудь романтическую музыку, может быть скрипичную, и будут сидеть на безупречно белом двухместном диванчике, держа в руках винные прямые, не расширяющиеся к краям бокалы из тонкого, очень хрупкого хрусталя и чинно беседуя. А возможно – танцевать. Она как-то видела их танцующими на передней веранде: жена была в туфлях на высоком каблуке, с волосами, собранными вверх в похожую на купол прическу, муж держал ее на некотором расстоянии от себя, формально, обожающе.
Мэгги отошла от окна, вернулась к кровати.
– Ах, Айра, – сказала она, плюхнувшись рядом с ним, – ради чего мы с тобой будем жить всю остальную жизнь?
Садясь, она сдвинула колоду карт, однако добрый Айра не стал ее поправлять, а вместо этого одной рукой притянул Мэгги к себе.
– Ладно, милая, ладно, – сказал он, поудобнее устраивая Мэгги рядом с собой. Продолжая обнимать ее, он перенес четверку пик к пятерке, а Мэгги положила голову ему на грудь и окинула взглядом пасьянс. Айра уже добрался до самого интересного. Миновал раннюю, несерьезную стадию, когда еще представляются возможными любые ходы, и сейчас выбор у него сузился, ему следует проявлять настоящую искусность и осмотрительность. Мэгги почувствовала, как что-то шевельнулось в ней, пронизало ее, словно внезапный прилив внутренней жизненной силы, и подняла лицо, чтобы поцеловать теплый выступ его скулы. А затем выскользнула из-под руки Айры и перебралась на свою сторону кровати: назавтра их ожидала дальняя поездка, перед которой следовало основательно выспаться.
