Агеев стоял на кухне — в темноте. Тени падали на его кожу, очерчивая мышцы, превращая его в скульптуру и делая нереальным. Скомканная футболка лежала на столе, когда я появилась на пороге, цепляясь в мокрое полотенце. Он же застыл, держа хрустальную стопку — и не трудно догадаться, что в ней было налито.
Бывают в жизни такие моменты, когда слова лишние. Не нужны они. Все можно понять по вздоху, по взгляду, по движению. И в эти моменты ты принимаешь решение — уйти или остаться.
Тимур медленно опустил руку. Стекло тихо стукнуло о столешницу. Повернувшись, он шагнул навстречу, а я медленно раскрыла полотенце и позволила ему упасть на пол.
Я не видела его лица, но знаю точно, что в этот момент в нем что-то сломалось. Перед глазами мелькнули, как кадры кинофильма — словно со стороны, воспоминания об этой ночи.
«Сотри их»: мысленно попросила я. «Помоги забыть, выжги, уничтожь».
Едва двинувшись, Тимур оказался рядом. Тусклый свет, бьющий из прихожей, отразился в зрачках, когда он сглотнул и опустил глаза, разглядывая мое тело. Его рука легла на мои ребра, туда, где гулко билось сердце и в этот момент я почувствовала, словно оно в буквальном смысле лежит в его ладони. Мягкое движение и я чувствую его пальцы над грудью, на маленьком родимом пятне, которое вряд ли можно было заметить в полумраке, но он заметил.
Там, где он меня касался, по коже расползалось тепло, проникая до самых костей. Прислонившись лбом к моему, Агеев закрыл глаза, обнимая меня за талию и приподнимая над полом. Под его шагами скрипели половицы, и только в спальне, уложив меня на кровать он остановился, нависая надо мной.
— Кайчакта мин син, а кун, елемне биргэн кебек тоела, — прошептал, даже выдохнул, целуя в лоб.
— Что это значит? — прохрипела я, завороженно запоминая каждое незнакомое слово.
Он молчал, казалось, целую вечность, изучая и заглядывая в самое нутро черными глазами. Я прикоснулась к шраму на его лице — глубокому рубцу, пересекающему бровь и тянущемуся почти до виска.
— Иногда мне кажется, что я отдал тебе свою душу, — поцеловав мою ладонь, Тимур наклонился и замер, словно спрашивая разрешения.
Я потянулась сама, прикоснулась губами к его губам — твердым, теплым и сухим. Попробовала на вкус, вспоминая, каково это, когда он меня целует. Обняла за плечи, притягивая к себе ближе, и растворяясь в ощущении безопасности, правильности всего происходящего.
«Сотри. Выжги. Уничтожь».
Его руки блуждали по талии, по бокам, касались легким перышком груди и сосков, оставляя за собой жар и нестерпимую жажду. Пошевелившись, я раздвинула бедра и прижалась к нему, от чего Тимур сразу отстранился:
— Не спеши.
Он не целовал меня, только касался губами — шеи, плеч, груди, живота — что-то шепча на непонятном мне татарском языке. Я видела, как дрожали его плечи, когда он провел носом от пупка до ложбинки груди; чувствовала, как вибрируют от напряжения руки, упирающиеся в матрас по обе стороны от меня; и я тоже дрожала, прикасаясь к его коже, изучая кончиками пальцев его шрамы и татуировки.
Я всхлипнула, когда касания сменились поцелуями, а затем, оставив на моем соске влажный след, Тимур подул на него и опустился ниже, сжимая бедро ладонью. Снова и снова ласкал меня языком и губами — в тех местах, где остались синяки и царапины. Я выгибала спину, вонзала ногти в его кожу, кусала губы, чтобы сдержать отчаянные стоны и тихо всхлипнула, когда он коснулся меня там.
Тимур боготворил меня — это читалось в каждом движении. Все, что я могла испытать с мужчиной; всю гамму эмоций и ощущений, мне довелось испытать с человеком, которого еще недавно я даже представить не могла в этой роли.
Он отстранился и поднялся, встав возле кровати, а я задохнулась от потока ледяного воздуха, когда его не стало рядом. Одним движением расстегнув джинсы и отбросив их в сторону, Тим вернулся ко мне, прижимаясь всем телом.
— Мин сине яратам, — прошептал, нависая надо мной.[1]
Я хотела закрыть глаза, когда он приподнял меня одной рукой, когда почувствовала его. Хотела зажмуриться, но не смогла — глядела в бездонные глаза не отрываясь. Он вошел в меня одним движением и беспомощно простонал, прислоняясь лбом к моему.
Мне показалось, что меня разорвало на части, но не от боли, а от удовольствия. От ощущения всего — наполненности, растянутости, жара мужского тела, коротких судорожных вздохов — моих и его — когда Тим начал медленно двигаться. Поцелуи перестали быть нежными — его губы сминали мои, подчиняли себе, забирали волю. Зубы царапали подбородок, когда он подался вперед, словно хотел забрать себе мое — полностью став единым целым.
Кожа под моими пальцами покрывалась испариной, отчего я вжимала их еще глубже. Терпкий мужской запах обволакивал, как и кольцо горячих рук, сжимающих до боли. Сжав бедра вокруг его талии, я выдохнула весь воздух, почувствовав его еще глубже.
— Боже… — отчаянно вырвалось у меня.
Тимур то отстранялся, нависая надо мной на вытянутых руках; то в очередной раз вдавливался грудью в мою грудь, сминал плечи крепкими ладонями. Снова и снова целовал шею, грудь, покусывал соски; снова и снова менял темп: замедлялся, оттягивая набирающее обороты удовольствие внизу живота; затем двигался жадно, хаотично, с такой силой, что матрас под нами сбился в сторону, задев тумбочку возле кровати — с нее, громко звякнув, на пол полетел будильник.
По батарее возмущенно застучали соседи, когда не осталось больше сил сдерживаться, и я закричала. Тимур даже не попытался приглушить меня поцелуем, лишь продолжал, отбросив сдержанность и брал свое.
До последней капли, до самого дна. И я отдавала — каюсь — отдавала.
На долю секунды испугалась жуткого черепа, вытатуированного на плече, что исказился вместе с мышцами от напряжения. Испуг быстро прошел, когда опухших губ коснулся очередной поцелуй, а потом Тим потянул меня на бок, переплетаясь ногами. Часто дыша, он прижался колючим подбородком к моему лбу и провел рукой про спутанным волосам. Перебирая пряди, только тихо фыркнул, когда с площадки послышался мужской голос, чередующийся с ударами по входной двери:
— Совсем охренели!
С тяжелым вздохом, Тимур повернулся и сел на кровати.
— Устроили тут бордель, людям спать не даете!!! — продолжали орать за дверью.
Выругавшись, Агеев встал на ноги, но я успела схватить его запястье.
— Не надо. Оставь, — просипела севшим голосом, — Поорет и успокоится.
Тимур опустился, смотря на меня немигающим взглядом. Усмехнулся в привычной манере — то ли надменно, то ли как-то еще — так и не разгадала это выражение его лица.
— Видела бы ты себя сейчас. Красивая, — выдохнул, оглядывая, — Я…
— Не нужно, — оборвала на полуслове, игнорируя маленький укол в груди, — Давай просто ляжем спать.
Подтянувшись к изголовью, я расправила одеяло и дождалась, когда он ляжет рядом, обнимая рукой. Отвернулась к окну, смотря на тусклый свет, оставляющий голубоватые дорожки на стенах, мебели и его коже.
