— Ладненько, — встав с кресла, я отшагнула подальше от переизбытка тестостерона, витающего в воздухе, — Поеду, проведаю Олю еще раз.
Лазарев отмахнулся, продолжая попытки вразумить друга:
— Агеев, угомонись и не дури, — вздохнув, Игорь убрал документ в стол, закатив глаза от раздражения, — Если Стариков даст разрешение — поедешь. Ты же сам знаешь, как это работает. На нары что ли захотел на старости лет?
— Может и захотел, тебе-то что с того? Как будто меня кто-то ждать будет…
— Господи, вот дебил-то… — послышалось за спиной, когда выходила в приемную.
Лариса как раз подносила кофе — я придержала ей дверь, кивнув на мужчин, громко и горячо спорящих.
— Им бы со льдом — охладиться, — шепнула мне Лара, подмигнув.
Невольно улыбнувшись, прикрыла дверь и расслабленно выдохнула, когда звуки возмущенных голосов стихли.
Нормально. Да, состояние Агеева вполне можно было бы так назвать, во всяком случае в его поведении не изменилось ничего. А то, как я на это реагирую…
Моя проблема, не так ли?
Выезжая с парковки, я бросила взгляд на здание в зеркале заднего вида и тихо простонала. Не думала, что все будет так сложно. Когда уходила, казалось, что это правильно решение и все упростит, но нет. Не упростило.
Поглядывая на проезжающие машины, свернула на Литейный проспект, направляясь в клинику. Конечно, от Игоря другого не ожидалось — Олю наблюдали в «Скандинавии». Время посещений еще не закончилось, а сам Лазарев сможет проведать жену только вечером, так что пока придется взять на себя обязанности по развлечению беременной родственницы.
В отделении дневного стационара по-прежнему, как и утром, было тихо. Палата сестры находилась в самом конце крыла — в уединении, естественно. Постучав, я приоткрыла дверь, не дожидаясь ответа и заглянула внутрь.
Оля смотрела телевизор, бездумно переключая каналы. Заметив меня, она улыбнулась и медленно приподнялась на локтях, устраиваясь повыше.
— Решила заскочить на обратном пути, — тихо сказала я, толкая небольшое кресло поближе к кровати, — Как самочувствие?
Закатив глаза, Оля фыркнула:
— Нормально все со мной. Лежать только надоело, но тут другого делать и не остается.
— Что врачи говорят?
— То же, что и утром. С маленьким все в порядке, но тонус и схватки. Вроде тренировочные, но сильные.
— Понятно, — опустив взгляд, посмотрела на свои руки и поправила кольцо, подаренной папой недавно.
Простенькое совсем, с небольшим топазом в четырех лапках. В тот день он решил — смешно сказать — сводить меня в зоопарк. Момент, когда прогуливалась с отцом под руку вдоль пустующих зимой клеток стал самым приятным за последнее время. А потом был торговый центр; было кафе с мороженым и любимая папой фраза: «Выбирай, что хочешь, доченька».
Я выбрала скромное — не хотелось, чтобы он на меня тратился. Серебряное, с простым камнем, подходящим цвету моих глаз; и поцеловала папу в щеку, оставляя на морщинистой щеке след от губной помады. За последний месяц, это воспоминание — единственное, что не заставляет сердце сжиматься от тоски.
— Илонка, — Оля привлекла мое внимание, и я посмотрела на нее, — С тобой что-то происходит, но и ты, и Лазарев упорно продолжаете делать вид, что все в порядке. Но я же вижу, — сделав паузу, она нахмурилась, — Поделись со мной. Я же твоя сестра.
— К тому же мозгоправ, — улыбнулась я.
— Психолог, — поморщившись, Оля повела плечом, — Говоришь, как Агеев.
Я вздрогнула, услышав фамилию Тимура и от сестры это не укрылось.
— Дело в нем, да?
Пожала плечами, отводя взгляд. Помолчав секунду, все-таки решила ответить:
— Все сложно.
— А у кого просто? — усмехнулась сестра.
— У вас с Игорем просто.
— У нас? — удивилась Оля, — Не смеши меня.
— Вы любите друг друга.
Она замолчала на полуслове, вынуждая меня повернуть голову в ее сторону. Приподняв брови, я натянуто улыбнулась.
— Почему ты думаешь, что у вас этого нет? — тихо спросила она.
— Потому что слова и поступки. Все дело в них, — запрокинув голову, я уставилась в потолок, — Когда любят, не делают друг другу больно.
— И то верно, — задумчиво протянула Оля, — Но знаешь… Людям еще свойственно ошибаться. Иметь гордыню, из-за которой признать эти ошибки очень-очень тяжело. В отношениях кто-то один должен быть мудрее, что ли.
— И кто мудрее в ваших отношениях?
— Конечно, Игорь. Он вообще спокоен, как в танке. Большую часть времени, — улыбнувшись и погладив живот, она вздохнула, — Это отрезвляет.
— Игорь — идеальный, — согласилась я.
— Чушь. Идеальных не существует в природе. Игорь жестокий; местами беспринципный, когда дело касается «его». Но он справедливый. И знает, чего хочет.
— Хорошо, Оль, — вздохнув, я склонила голову набок, оглядев сестру, — Тогда, как психолог, опиши мне Агеева? Какой он?
Она замолчала. Повернулась к телевизору, снова и снова переключая каналы до тех пор, пока не наткнулась на какой-то молодёжный сериал. Задумчиво опустила взгляд на свои руки, и снова подняла голову.
— Он… — тихо сказала, подбирая слова, — Он — раненый.
Смысл ее определения доходил до меня постепенно. По звукам, по буквам, складываясь в какую-то более-менее цельную картину.
Раненый…
— Но он, как и любой неидеальный человек, неидеальный мужчина, имеет что-то, за что его не можно, — сделав ударение, она посмотрела на меня серьезным взглядом, — А нужно любить. Он верный. Он Игоря спас на войне, рискуя своей жизнью. И я точно знаю, что, если надо, он подставит спину; закроет его грудью и пример пулю на себя. Знаю, что, если Игорь скажет умереть ради меня или тебя, он это сделает.
Отвернувшись, она сползла вниз, устраиваясь на подушке, и не глядя на меня, добавила:
— Поговори с ним, Илона. Просто поговори, скажи, что он… Что он — достоин. Что он — красив даже несмотря на шрамы. Мужчинам тоже важно это услышать.
Встав с кресла, я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Посмотрела в родные зеленые глаза и зажмурилась от теплого прикосновения ладони к щеке.
— Спасибо, — сказала, перед тем, как выпрямиться, — Спасибо тебе.
— Обращайся, сестренка, — крикнули в спину.
***
Сталинский дом на одной из центральных улиц города выглядел бы безлико, если бы не свет с окон четвертого этажа. Припарковав машину за углом, я выдохнула и застегнула пальто, поднимая ворот.
Холод мгновенно пробрался под одежду, и я пожалела, что поленилась утром искать плотные колготки — тоненькие чулки в двадцать дэн совсем не спасали от февральского мороза. Быстро шагая по тротуару, добралась до подъезда, радуясь, что домофон в этом доме так и не установили. Во-первых, в относительном тепле парадной я почувствовала себя чуточку лучше; а во-вторых, не факт, что Агеев вообще меня впустил бы.
