– Катя, бывало, печалилась или впадала в задумчивость, – сказала Галя, чуть покосившись на завуча. – Но депрессии – это нет. Она не из тех, кто станет депрессовать из-за мужиков.
Завуч покосилась на нее в ответ. Они так изощренно вкрадчиво гнули разные линии, что я позабавился этому.
– Ирина Федоровна, еще вопрос. Вы сказали такое слово «заставило» – Катю нечто заставило покончить с собой. Поясните, Ирина Федоровна, – я глянул при этом в глаза Гале, призывая ее не перечить, – почему вы использовали такую фразу? Вы предполагаете, что некая сила принудила Катю?
– Видите ли, молодой человек, самоубийство суть отклонение от нормы, противное природе. На это идут люди, либо психически ненормальные – а я уверена, что Катя таковой не была – либо…
– Те, кого заставили?
– Те, кто не выдержал силы, довлеющей над ними.
Она скрестила руки на груди – вполне красноречиво. Я поднялся:
– Большое спасибо вам всем за помощь. Премного благодарен вам, и вновь приношу свои соболезнования.
Они попрощались, я направился к двери, но задержался и спросил:
– Еду машиной в направлении центра. У вас ведь рабочий день уже оканчивается. Не хотите ли, чтобы я подвез вас?
Поочередно посмотрел в глаза каждой, лично адресуя свое предложение. На Галиных зрачках задержал взгляд чуть дольше, и она кивнула:
– Да, меня до метро, будьте добры!
В машине Галя бросила сумку назад и расположилась вполоборота ко мне, сразу настроившись на разговор. Я не мучил ее паузами и спросил, едва тронувшись с места:
– Она у вас набожная, завуч эта?
– Как паровоз!
– В смысле?
– Старая, железная, упрямая. И ничего перед собой не видит, кроме рельс.
– И Катю презирает за самоубийство?
– Еще бы! Но при этом в голове у нее разлад: мол, как это, такая чудесная женщина, педагог, потенциально мать – и вдруг такой грех! Просто-таки пятно на мировоззрении. – Галя подмигнула. – Вы бы лучше намекнули, что, возможно, это было убийство – тогда бы Ирина вам все за милого душу выложила.
– Я не рассмотрел ее так быстро, виноват. А есть что выкладывать?
Мы вывернули на проспект, Галя опустила стекло, взяла сигарету из пачки и только тогда спросила:
– Курить в кабине можно?
– Легко.
– Вы будете?
– Мне не стоит – сбивает интуицию.
Она кивнула и затянулась. Сообщила:
– У Кати был хахель. Вы знаете?
– Сергей Карась?
– Ага.
– Довелось общаться с этим субъектом.
– И что вы о нем думаете?
Вообще-то, мне не следовало позволять ей перехватить инициативу, но Галя явно спрашивала лишь затем, чтобы после высказать собственное мнение.
– Думаю, что он мягкотел, слабоволен и труслив. Этакий мелкий человечек из чеховских рассказов.
– А то, что он скотина порядочная, вы заметили?
– При мне не мычал и не хрюкал.
Брюнетка фыркнула.
– Он ей цветы носил. Каждый второй день встречал после уроков. Уроки, видите ли, кончаются в три, а жена его работает в «Караване» до девяти. Образуется, так сказать, зазорчик.
– Жениться обещал?
– Х-хо! – Она темпераментно выдохнула дым. – Позволю себе фамильярность: еще спросишь, начальник! Карасик этот ей плел, что, мол, Катя ему – только и света, что в оконце. И жена у него, мол, только пока удобный момент не настал для развода, и все такое.
– Галя, вы заметили, когда Катерина наскучила Сергею?
– Заметила.
– Месяцев шесть назад?
Галя поглядела на меня с уважением.
– Да, в ноябре.
– Кате сказали?
– Конечно.
– А она? Не поверила?
– Поверила. Но сказала: что ж, пусть так. Все рано или поздно кончается.
– Почему они не расстались тогда?
– Он трусил. Вы верно заметили: мелкая душонка. А потом все-таки бросил. Мне жаль только… – придержала… – Жаль, что она не поделилась со мной. Болью, горем. В апреле мне было показалось, что Катя уже не переживает из-за него, даже радостной выглядела. Если бы я знала, как ей плохо, то…
Остановились на светофоре у Московской, и я сказал:
– Галя, я вас расстрою, а может, утешу. Катерина покончила с собой не из-за Сергея. И уж тем более, он ее не убивал. В этом нет сомнений.
– Не из-за?..
– Нет. Из-за кого-то другого. Или чего-то. Она пережила расставание с любовником, и почти успокоилась, а потом жизнь ударила чем-то еще.
– Чем?
– Ищу.
– Она ничего не говорила… Ну совсем ничего. Я была уверена: этот Сергей – единственная ее беда. В остальном Катька цельный была человечек… Хорошая.
– Не сомневаюсь.
Мы остановились у метро. Я протянул свою визитку и попросил номер телефона. Галя назвала. Спросила:
– Вы позвоните, только если будут еще вопросы по делу?
– Только если будут.
– А жаль… – сказала она и вышла.
По дороге домой я ясно понял две вещи.
Первое. Когда-то – возможно, в юности, а может быть, в первом браке – мужчина причинил Кате боль. С тех пор ее защита развилась и окрепла. Механизм проекции отметал сомнения, чувство вины, стыда: виноват всегда мужчина, ни кто другой. Неосознанное отрицание делало невозможным брак и длительные отношения. Недаром любовником стал именно Сергей. При всем своем малодушии он имел важное достоинство: был женат. Это надежно защищало Катю от опасности связать с ним остаток своих лет. А отсюда следует, что мужчина вряд ли пробил бы столь прочную защиту. Не любовь и не отношения привели к самоубийству.
Второе. У Кати не было никаких видимых причин покончить с собой. Это значит, что была причина, неизвестная никому – притом весьма и весьма весомая.
20 мая
Методы воздействия
– Вербалика – это детский лепет. Словесная членораздельная речь – наименее информативный и наименее эффективный из инструментов пситехнологии. Однако, именно этот инструмент наиболее распространен и применяется повсеместно. Например, вербалика очень любима аналитиками, вот как наш Владя. Спросите, почему? Здесь фишка в том, что в словесной речи мы имеем дело с фактами. Едва человек произнес нечто, мы можем считать свершившимся фактом, что он сказал именно это, а не что-либо другое. Фактичность, несомненность – единственное, но очень важное достоинство речи.
