– Прибыв на место, следственная группа в моем и не только моем лице, под руководством уважаемого, – поклон в сторону подоконника, – капитана Сан Дмитрича, установила следующее. Хозяйка квартиры Катерина Петровская скончалась не более трех часов назад насильственной смертью. Причиною смерти явилось попадание в ротовую полость… да, вот водичка, не хотите? Нет? А я позволю себе… попадание в рот, горло и пищевод концентрированной соляной кислоты в количестве не менее пятидесяти гэ, что привело к поражению и перфорации стенок глотки и пищевода, с проникновением кислоты в дыхательное горло. Это сопровождалось обильным кровоизлиянием и заполнением кровью трахей… что, впрочем, уже меня не касается, ибо в компетенции судмедэксперта.
Челюсть свидетеля отпала, рот походил на нору.
– П-простите… а она..
– Если вас, Сергей Васильевич, интересует темп наступления смерти, то сие тоже в компетенции судмедэксперта, и я смогу сообщить вам это лишь послезавтра, например, в СМС. Что же касается рода смерти, то емкость из-под кислоты, стоящая в ванной комнате на столике, отнюдь не напоминает бутылку лимонада и снабжена ярким красным ярлыком во избежание трагической ошибки. В квартире не обнаружено очков либо контактных линз, что намекает вдумчивому следователю на хорошее зрение покойной Катеньки, а это, в свою очередь, практически исключает несчастный случай. Итак, мы предварительно классифицировали смерть как самоубийство, либо, прошу покорнейше извинить, преднамеренное убийство.
Свидетель запускает пятерню в свою поредевшую шевелюру, треплет и терзает ее. Ему страшно и мучительно, но, в сравнении с предыдущим смятением, это чувства известные, освоенные, осознаваемые. Самоконтроль возвращается, он начинает приходить в себя.
– Скажите, зачем она… зачем она это сделала?
Игнорируя вопрос, Дим запрокидывает голову и отхлебывает из бутылки «моршинскую». Вытирает губы кулаком, слегка подмигивает Сергею и говорит:
– В связи с этим хочу спросить. Давно ли вы перестали трахаться с Петровской?
– Что?.. – свидетель давится воздухом.
– По чьей инициативе и как давно прекратились сексуальные отношения между вами и покойной?
– Я не… вы неверно…
– По какой причине вы бросили ее и в каких словах сообщили ей? Почему вы ожидаете от меня обвинения в смерти Катерины Петровской?
Свидетель мотает головой из стороны в сторону – судорожно. Шепчет:
– Я… нет, простите… Да, я… но нет. Я не знал… не ждал…
Дим встает, неторопливо движется вокруг стола, вокруг сидящего мужчины во фланели, и отрывистыми снайперскими выстрелами мечет фразы.
– Вы были любовниками. Секс был истерически страстным, что для вас характерно. На тумбе в коридоре, прижав женщину спиной к стене. На кухонном столе. Вы любили, чтобы она была в сапогах. Иногда в шляпке. Около месяца назад расстались. Причины не знаю. Возможно, ваша жена. Та, что тщательно стирает и гладит ваши рубашки. Ключ от этой квартиры остался, однако же, у вас. Катерина не отобрала его, то есть, надеялась, что вернетесь. Сегодня вы вернулись.
– Да, подождите, постойте! – вдруг восклицает сидящий и рвется встать. Дим, стоя за его спиной, кладет руку на плечо и прижимает к стулу.
– Вы отперли дверь своим ключом, прошли в ванную комнату, где нашли уже мертвую… Напугались, конечно… Позвонили… Да? Или иначе? Вы пришли, подарили гладиолусы, помирились, под предлогом сексуальной игры заманили в ванную. Там, приставив пистолет к затылку, принудили выпить стакан вонючей жидкости. С божественным удовольствием наблюдали, как обнаженная женщина умирает, сплевывая кровь себе на грудь. Затем избавились от пистолета, уничтожили отпечатки и вызвали нас, представляя дело самоубийством. Такая версия допустима?
– П-послушайте, – свидетель оглядывается, умоляюще смотрит снизу вверх. – Я ни в чем не виноват. Да, мы рассорились, не виделись три недели. Сегодня я пришел, захожу в ванную, там… там… Вобщем, она уже была. Я позвонил. Все, что сделал – это спрятал обручальное кольцо, да. А пистолета никакого не было, да и некуда его девать, вы же все проверите.
– Проверим, это точно, – Дим подмигивает и возвращается на свое место. – Предположим, все так. Но тогда мне две вещи неясны. Первое. Вы же нас до чертиков боитесь – либо того, что на вас повесят убийство, или хотя бы того, что жена все прознает. Вопрос: зачем вообще нам звонили? Вышли бы себе спокойно, и шито-крыто.
Сергей вздыхает.
– Меня консьерж видел. Даже заговорил со мной… – вдруг спасительная мысль проскакивает огоньком в глазах: – Да! Он же может подтвердить время, когда я пришел! Я говорил с вахтером, а через три минуты уже звонил в мент… вам! Не было времени на убийство!
Дим никак не реагирует на это.
– Вопрос второй. Вы не виделись три недели, а сегодня пришли – и попали ровно на первый час после смерти. Какова связь?
– Нет связи, верьте…
– М-да? Почему нет записки? Если самоубийство, почему не оставила записку? Может быть, вам лично, в устной форме, по телефону, а?
Глаза в пол.
– Была СМС. Вчера…
– Сохранилась?
– Стер.
– Содержание?
– Я… дрянная… – тяжело, ох как тяжело! Мужчина продавливает, процеживает слова сквозь зубы.
– Не слышу!
– Я дрянная женщина… Я сука… Забудь меня, мы… мышонок.
– Хо-ро-шо, – Дим чмокает губами и поднимается. – Да, кстати, гладиолусы ваши?
– Нет… уже были…
– Спасибо, Сергей Васильич, помогли.
Дим кивает мне и идет в прихожую. Следователь Сан Дмитрич направляется за ним, лицо у него удовлетворенное, с тенью любопытства. Я тоже встаю… а в руке все еще фотоальбом. Есть там нечто – не горячее, не жгучее, не острое, нет, но чуть теплее книг на полке.
– Владя, – слышится из коридора Дим, я нехотя возвращаю альбом на место.
В прихожей Сан Дмитрич вполголоса и с оттенком вопроса произносит:
– Не он…
Я повторяю:
– Не он.
Дим ухмыляется:
– Ясен хрен, что не он.
Следователь:
– Полный отчет дадите?
Дим:
– Нам сперва консилиум провести, посовещаться, – он смотрит на меня, – а завтра с удовольствием отчитаемся. Угу?
– Угу, – говорю я.
– Угу, – кивает Сан Дмитрич.
Оставив квартиру, слащаво пахнущую смертью, мы выходим на свежий воздух.
Солнце уже прижималось к горизонту и размазывало по земле густые тени многоэтажек. Мы с Димом прошли молча метров сто, а затем он указал на деревянную лавочку у детской площадки. Скамья была раскрашена в красно-рыжие полосы и казалась островком абсурдной веселости. Мы присели, Дим закурил, я ковырнул ногой песок. Никогда не курю – это притупляет интуицию.
