– Кому?
– Не важно, кому. Главное – громко. Жильцы, конечно, будут орать из окон, угрожать, там, вызвать милицию. А ты должен спеть без запинок, от начала и до конца. Организаторы игры следят и проверяют.
– Я понял, – говорит худой и энергично кивает. – Это игра по типу: слабо съесть ведро помоев за сто гривен?
– Да нет! Это игра на преодоление всяких внутренних ограничений!
– Съесть ведро помоев за сто гривен – это тоже преодоление внутренних ограничений, – резонно замечает худой.
Двухсосичный жизнерадостно улыбается с набитым ртом, потом кивает в сторону кинозалов: пора, мол. Оба не спеша уходят, ты провожаешь их глазами и замечаешь широкий экран, висящий над проходом. На экране непрерывно крутится реклама фильмов в прокате. Трейлеры всегда стандартны, стилистикой своей неразлучно похожи один на другой, однако притягивают внимание калейдоскопом ярких картинок. Ты думаешь: а что, если взять и пойти на фильм, трейлер которого будет четвертым по счету? И третьим оказывается мультик про енотов в касках, а четвертой – история греховной любви монаха к простой испанской крестьянке. Играет перезрелая Дженнифер Лав Хьюит, не похожая ни на простушку, ни на испанку, а монастырь лепится к отвесу живописнейшей скалы, открывая зрителю панорамы с птичьего полета. Кажется, это Монсеррат, что в окрестностях Барселоны, впрочем, ты не уверен.
Ты идешь к кассам, становишься в очереди следом за шумной компанией студентов. Они гогочут и никак не могут решить, пойти им на енотов или эпическую постапокалиптику. Округлая блондинка-кассирша, тщась дождаться решения, нервно разглядывает собственные ногти – один из них срезан короче других, «до мяса». Наконец, подходит твоя очередь, и ты говоришь: «Сочувствую». Она смотрит на тебя, а ты – на ее ноготь. Она понимает и улыбается, и показывает крошечного серебристого дельфинчика на верхнем резце.
Ты запасаешься попкорном и направляешься в кинозал, где как раз начинается Дженнифер Лав. Усаживаешься в мягкое, почти самолетное кресло, в левый подлокотник ставишь картонное ведерко воздушной кукурузы, а в правый – бутылку безалкогольного, и смотришь. Тебе комфортно и спокойно, а фильм – скучноват и довольно предсказуем, как и следовало ждать. Ты свободно успеваешь наблюдать, помимо нехитрого сюжета, и за людьми в зале и за самим собою. Вот он – ты: стройный симпатичный парень лет под тридцать. Одет, вроде, неплохо, но во что именно – не рассмотришь, темно ведь. Сидит, закинув ногу на ногу, смотрит на экран с надменной ухмылочкой и думает, наверное: «Дурак сценарист! Ну и сюжет придумал – наивняк и банальщина. Совершенно в психологии не разбирается. Я бы за месяц дюжину сценариев наклепал – точно таких, только лучше».
Но с позиции наблюдателя ты видишь, что не полностью прав в своих размышлениях. Пускай фильм наивен, но это никого не расстраивает, даже наоборот. Кто-то добродушно посмеивается, как и ты, кто-то восторженно округляет глаза от великолепных панорамных съемок, парочки целуются, используя романтическую музыку как повод… И все пойдут по домам, довольные проведенным вечером, будут оживленно болтать по дороге, а может, в приподнятом настроении зайдут еще в боулинг – тот, что на первом этаже. А кинокомпания получит свои плановые миллионы прибыли, а Дженнифер Лав – немалый гонорар, еще с надбавкой за «обнаженные» сцены. Жизнь пойдет своим чередом – неизменно к лучшему, вне зависимости от твоих оценок.
В этом и есть смысл позиции наблюдателя. Понять простую истину: мир и так хорош, и без твоего вмешательства. Никому не станет хуже, если, вместо действий, просто стать в сторонке и посмотреть.
Иногда достаточно просто наблюдать.
Например, за тем, как идет следствие.
* * *
Без четверти двенадцать, когда я уже дремал, засигналил телефон.
Это скверное чувство – внезапная тревога.
– Владя… – сказал в трубку капитан Сан Дмитрич и запнулся.
Потом сказал:
– Владя, послушай…
Потом добавил:
– Тут, значит, вот как…
Сквозь мою тревогу прорезался страх, в предчувствии сердце заколотилось. А он, наконец, выдавил:
– Дим убит.
Невозможно!
Я сжался в комок, в одно-единственное слово: невозможно!
– Ты слышишь?.. Дим погиб.
– Как убит? Когда? Где?
Я ждал, что он не ответит. Потому что нет ответов, потому что невозможно, абсурд все это!
А он сказал. Кратко, точно.
– Убил Юрий Малахов. Два часа назад. В своей квартире. Застрелил в упор.
– В чьей квартире?.. – тупо спросил я.
– В квартире Малахова. Где мы были утром.
– Я приеду сейчас.
– Не надо, Владя… там… – замялся. – А, в общем…
– Приеду!
Как будто я мог не приехать!
Часть 2: Пешки в ферзи
17 октября
Двое
Первую женщину зовут Мариша. На ней красный вязаный берет и желтый плащ, и резиновые сапоги в цветочек. Она идет так, чтобы почаще наступать в лужи, и улыбается при сочном звуке «шлеп!». В руке длиннющий сложенный зонт, она помахивает им, как джентльмен – тростью. Очки у Мариши прямоугольные, строго учительские, на них – крохотные капельки дождя. На переносице морщинки, как будто Мариша вся из себя серьезная и вдумчивая, как будто жизнь прожить – не поле перейти. Но глаза – со смешливыми искорками. От этаких глаз всякого можно ждать: приглашения на футбол или ужастик, дружеской горсти снега за шиворот.
Мы с нею идем по Пейзажной аллее. Здесь детская площадка со сказочными скульптурами: горка в виде гусеницы, Маленький Принц верхом на метеоре, лавка внутри улыбки Чеширского кота. Все блестят от влаги, так и сверкают. Мариша охотно комментирует все, что видит:
– Какой смешной слон! Правда? Он такой… такой сытый! А это кто?.. Поняла: это робот из мультика, как его там звали… Помнишь мультик про робота? Он еще влюбился в такую беленькую, с глазками… Как хорошо, что здесь добавляют новые скульптуры, правда? Молодцы! Как ни приду – всякий раз что-нибудь новенькое увижу! Вон тот ежик в гамаке – его весной еще не было! Такой смешнючий!..
Мне кажется, если бы окружающий ландшафт не поставлял Марише пищи для обсуждений, она все равно болтала бы без умолку. Скажем, о своей недавней поездке на Цейлон (ты не был на Цейлоне? О, там крутяк!..). Или о мастер-классе по чему-нибудь, что оканчивается на «-инг», или о том, как здорово бы начать бегать, но силы воли хватает только на тренажерку – печалька. Мариша всегда легко находила темы для беседы. Тот факт, что мы не виделись последние девять лет, Марише не помеха.
А вот я не сказал и трех фраз. По логике вещей, это я должен говорить много и веско, с покаянием или чем-то вроде… Мариша, игнорируя всякую логику, щебечет без умолку:
