– Ты выбираешь направление… и двигаешься с места… делаешь шаг за шагом. Пространство вокруг тебя постепенно меняется… куда ты идешь? К чему приближаешься?..
– Я иду… к тому оазису в соляной пустыне, что видел раньше.
– Можешь рассмотреть его?
– Да… там несколько пальм, между ними – лужайка с травой и маленькое озерцо. На берегу озерца сидит человек… кажется, это женщина.
– Ты присматриваешься к ней… и начинаешь различать ее черты…
– Нет. Смотрю внимательно, но не могу разглядеть. Она – как туманный силуэт… вижу только контуры фигуры…
– Ты продолжаешь идти к оазису… Он все увеличивается, поскольку ты приближаешься… Вот-вот ты войдешь в него…
Внутри меня что-то вздрагивает, будто внезапно напрягается струна.
– Нет, не войду… Я иду к оазису, но он не делается ближе. Кажется, он все отодвигается, и сколько я не иду – все равно не приближаюсь ни на шаг.
– Что ты чувствуешь?
– Тревогу. Напряжение. Мне неспокойно… Чувствую, что оазис – обман, иллюзия. На самом деле, там меня ждет нечто страшное.
– Что хочешь сделать?
– Уйти, повернуть в другую сторону.
– Однако ты стоишь лицом к оазису, стоишь… И видишь, как женщина у озерца поднимается и поворачивается к тебе… Она начинает… очень ярко сверкать, будто вся сделана из белой кристаллической соли.
У меня вырывается:
– Нет!..
– Ты продолжаешь смотреть на нее… Она становится все ярче, словно из ее груди вырывается белый свет… Вот начинает светиться ее голова… и плечи… и бедра… что ты чувствуешь?
Во мне будто звенят две струны: одна поперек головы, от виска к виску, другая – вдоль хребта, внутри шеи. Они отзываются дробной, пульсирующей болью.
Мари щелкает пальцами, и чувство болезненного звона замирает в моей голове – застывшее, как фотоснимок.
– Теперь ты делаешь то, что тебе хочется сделать…
– Бегу прочь. Разворачиваюсь и бегу к черной клетке… к развалинам. Удаляюсь от оазиса… становится спокойнее…
– Хорошо… хорошо… ты идешь все дальше, все большее расстояние отделяет тебя от оазиса… ты забываешь о нем, смотришь вперед, на развалины… они становятся все ближе… и вот ты достигаешь края клетки… как он выглядит?
– Это канава… канавка… она очень узкая и мелкая… странно, что такая маленькая… неужели ее хватает, чтобы разделить клетки?..
– Ты подходишь к узкой и мелкой канавке… заносишь ногу, чтобы сделать шаг через нее… и замираешь прямо над канавкой… ты думаешь опустить ногу в нее, встать на дно…
– Нет, нельзя становится на дно! – откуда-то я точно знаю. – Я перепрыгиваю канавку…
Щелчок пальцев.
– И повисаешь прямо в воздухе над ней!
Действительно, я вишу в воздухе и снова слышу звон струны – все громче, резче, по нарастающей…
Щелчок.
– Ты опускаешься на черную клетку… то чувство, что было на границе, покидает тебя… и ты идешь между развалин, все дальше и дальше вглубь клетки… оглядываясь по сторонам, ты видишь…
– Руины домов. Кажется, некоторые мне знакомы… Когда-то я видел эти дома – возможно, в детстве… То тут, то там попадается что-то знакомое: крыльцо… водосточная труба… переулок… цветочный горшок на окне… но все темное, покрытое сажей… не вызывает никаких чувств… темно, но спокойно…
– Хорошо… ты идешь все дальше, по темным и спокойным развалинам, покрытым сажей… узнавая то одни, то другие черты… и вот ты приближаешься…
– К водонапорной башне, что в центре клетки. Она вся сложена из кирпича, у нее узкая дверь и узкие оконца, а наверху она расширяется.
– Ты подходишь к двери. Хочется ли тебе войти в башню?
– Да…
– Берешься за дверную ручку, чувствуешь прохладу и массивность металла… тянешь дверь на себя. Она поддается?..
– Да… Дверь открывается со скрипом… я вхожу в башню.
– Ты видишь внутренности башни…
– Она вся открыта – от дна до крыши. В ней нет этажей, только пустое пространство. Лестница вьется вдоль стены, ведет к люку высоко в потолке. Я подхожу к лестнице и начинаю подниматься…
– Тебе хочется это сделать?
– Я чувствую, что так нужно.
– Хорошо… Ты поднимаешься по лестнице, шаг за шагом. Каковы ее ступени?
– Высокие, железные… Некоторые шатаются… Но, думаю, они надежны. Я не упаду. Поднимаюсь все выше.
– Ты смотришь через поручень вниз, на пол башни… Каков он?
– Круглая площадка внизу… а в центре – дыра, сквозь нее виден подвал. Там разбросаны всякие вещи: детские игрушки… тетради… консервные банки… почтовые открытки… большая белая кость.
– Что ты чувствуешь?
– Отвращение. Не хочу туда спускаться и не хочу смотреть. Иду выше…
– Ты смотришь на стену, вдоль которой поднимаешься. Видишь кирпичную кладку… возможно, что-нибудь на стене? Какие-то предметы?
– Прохожу мимо полки с книгами, но не могу разобрать корешков… а может, это не книги, а папки… прохожу портрет в рамке – седой мужчина, кажется, я его знаю, но не припомню… Вот еще портрет, или не портрет, а фото… нет, обрывок фото вставлен в рамку. На нем – я и отец, а мама оторвана…
– Что ты чувствуешь?
– Тревожно. Хочу идти вверх. Быстрее.
– Далеко ли осталось?
– Нет… Один виток лестницы… Уже полвитка… Вот я подхожу к люку, что ведет на чердак.
– Хочешь открыть этот люк?
– Да.
– Ты протягиваешь к нему руку, чтобы отодвинуть засов, и видишь прямо на люке предмет. Странный предмет, ты не ждал встретить его здесь, на крышке люка. Это – зеркало. Да, зеркало. Ты невольно смотришь в него.
– Черт!
– Что ты видишь в зеркале?
– Младенца. Там не я, а крохотный ребенок, весь в белых пеленках… как куколка. Страшно на него смотреть.
– Однако ты продолжаешь смотреть. Берешь рукой засов и тянешь, но он не отодвигается. Пока засов не поддается, ты вынужден смотреть в зеркало на этого младенца. Видеть его большую лысую голову, зажмуренные глаза, раскрытый кричащий рот… белые пеленки, что спутывают его, будто бинты… или веревки…
И снова струна звенит между висками – все громче и пронзительней, все глубже врезаясь.
– Это чувство становится невыносимым. Оно проникает внутрь, как лезвие скальпеля. Ты ощущаешь его в затылке, в хребте, в спинном мозге…
Щелчок пальцев.
– Засов поддается, и люк распахивается. Зеркало исчезает. В проем ты видишь чердак. Там…
Я чувствую улыбку на своем лице.
