– Это он?.. – спросила Мари, проследив мой взгляд.
– Да.
– В детдоме?
– Думаю, нет. Полтавский детдом для него – мимолетная страница в биографии. А это фото – реликвия. И тайна, и ностальгия, и орудие мести.
Я мог бы не пояснять: карточка отчаянно фонила чувствами. Будь Мари конем, а не ферзем, – и то заметила бы.
– Глянь-ка, – сказала она, – тут сзади что-то написано.
Я перевернул. Маленькими аккуратными буквами (вспышкой вспомнилось: «Ты с ним?..») на обороте фотографии стояло пять имен:
Олег Мазур
Тарас Конотоп
Иван Березин
Катерина Петровская
Борис Гмыря
– Знаешь, на что мы смотрим? – уточнил я.
Мари кивнула:
– На список мертвецов.
Восьмая клетка
В октябре темнеет неожиданно рано. Вечер нависает над днем, как земляной потолок над кельей. Десять часов – уже глубокая ночь.
Стояла темень, когда мы покинули Полтаву. Пост ГАИ на выезде из города отозвался прохладным зудом в моем хребте. Я верил, что Прокопов выждет обещанные сутки прежде, чем объявить меня в розыск, но все же, зрелище людей в форме как-то не радовало. Мелькнула мысль: когда все окончится, уйду из прокуратуры. Сам же посмеялся над собою: экий оптимист! Когда все окончится, меня или уволят, или посадят. Любопытно, какая карьера ждет пситехника в тюрьме? По идее, зеки – несложные объекты для воздействия… Еще выбьюсь в паханы – вот будет забава!
Пока я размышлял о грядущем карьерном росте, Марина говорила по телефону. Если ты – ферзь и, к тому же, советник министра, у тебя имеются всяческие связи. Она диктовала кому-то имена из списка – внятно, по слогам. Очень просила разузнать поскорее. Собеседник мягко намекал ей, что на дворе – ночь, она отвечала: «Ах, брось! День, ночь – это же пустые формальности!..» Он смеялся – я слышал верхние нотки уханья. Пообещал что-то, Марина уточнила: «Утро – это же то, что раньше полудня, да?.. Хорошо, хотя бы раньше вечера?» Поблагодарила, назвала спасителем. Окончив разговор, вынула из смартфона батарею.
– Пусто на трассе, да?..
Действительно, было пусто. Обгонять не приходилось, мчали без помех, как по взлетной полосе. По очень скверно освещенной полосе давно покинутого аэродрома.
– Никто не хочет в Киев, – сказала Марина. – Не то боятся экологии, не то близости к правительству.
– Вряд ли ты можешь судить об этом из тех данных, что имеешь. Это ведь дорога не в Киев.
– Да?.. И куда же мы едем?
– В Кременчуг. Там есть мост через Днепр.
– Мост через Днепр… заманчиво! Сделаем селфи? Насладимся романтикой?..
– Ну, и еще, знаешь, переедем на другой берег. Мосты часто подходят для этой цели.
– Я надеюсь, что это большой секрет, и ты мне его откроешь. Зачем нам на тот берег Днепра?
– Потому, что Тернополь находится на том берегу.
– Ну, ты догадываешься, каков будет мой следующий вопрос, да?
– В Тернополе живут родственники Катерины Петровской. Они забрали ее личные вещи. Если сохранился фотоальбом, то он сейчас там. И теперь, после списка мертвецов, я почти наверняка знаю, что будет в том альбоме: фотографии людей из списка. Они – не родственники друг другу, но связаны очень тесно. Достаточно тесно, чтобы умереть по одной и той же причине. Полагаю, они вместе работали. И думаю, у Катерины было хоть одно корпоративное фото.
– Хм… А кроме того, – добавила Марина, – Чертков – городишко в Тернопольской области. Не знаю, какая связь, но… Занятное совпадение.
– Согласен.
Она разулась, забралась в кресло с ногами, сняла плащ и укуталась им, как пледом, превратившись в живое воплощение уюта.
– Нам долго ехать?..
– Ага. Пригодится кофе с ближайшей заправки.
– И еще нужна тема для разговора: захватывающая и полная драматизма, чтобы на всю ночь.
Я улыбнулся:
– У меня есть такая на примете.
Марина встрепенулась:
– Об отношениях? Что может быть драматичнее!
– У меня идея получше. Расскажи мне, как готовят ферзей.
– Ууу… – она помедлила в сомнении. – Мы не рассказываем о своей подготовке. Это наш цеховой кодекс.
– Однако ты говоришь таким тоном, словно где-то как-то не против выдать жуткую тайну.
– Не против, но за плату.
– Стакан моей крови?.. Тринадцать золотых луидоров?.. Курица-гриль?..
– Хочу знать, зачем это тебе.
– Юрий Чертков мертв… – начал я и понял, что не знаю, как продолжить.
– Да, – кивнула Марина, – когда увидела его с дырой в голове, то пришла к тому же выводу. Но подготовка ферзя тут не при чем. Сказалось глубокое знание голливудовских детективов.
Я поймал мысль и стал раскручивать, как спутанную ленту:
– Юрий Чертков мертв. Тем самым моя цель вроде как достигнута. Я хотел упрятать Черткова за решетку, но – чего греха таить – его смерть меня тоже вполне удовлетворила. Он погиб ровно так же, как и Дим: от выстрела в упор. Совершенно справедливо. Казалось бы, теперь вся моя задача – самому избавиться от подозрений. Разыскать убийцу Черткова, а им, скорее всего, окажется одно близкий кого-то списка. По всей видимости, убийца – пешка. Это значит, в ходе простого разговора с ним мы поймем, что он виновен… хорошо, может, я не пойму, но ты – точно. Наше расследование прямым ходом идет к концу: осталось просто перебрать десяток человек… Никакой работы ума больше не предстоит.
– Какая жалость!..
– Однако, мне не дает покоя мысль… или даже не мысль, а ощущения. И сам Чертков в ночь смерти, и его убийца – оба вели себя странно. Я не сомневаюсь, что это преступник вызвал полицию. Может быть, следя за Юрием, он заметил нас. Или, возможно, сам Юрий проговорился перед смертью о том, что мы досаждаем ему. Убийца решил подставить нас. Ему пришлось просидеть где-то около чертковского двора почти сутки, пока не приехали мы. Тогда он вызвал полицию с тем расчетом, чтобы мы «засветились» в квартире и угодили под подозрение. Допустим. С парой натяжек эта часть кое-как склеилась. Но что он искал после убийства и зачем?
– Фотографию с именами. Если люди в списке – жертвы Черткова, а убийца мстил за кого-то из них, то список наведет на его след.
– Допустим и это. Но вот вопрос: зачем Чертков спрятал фото?
– Так ведь оно – улика и против него самого! На фото – его детская мордашка, на обороте – список мертвецов… Тут лишь слепой не увидит связи!
Я улыбнулся:
– Весьма разумно. Поэтому фотографию следовало сжечь, а не прятать! Аналогично и ту ее копию, которую Чертков принес Березину: показать, напомнить о чем-то, вызвать комплекс вины – а потом сжечь, но не оставлять в доме жертвы! Пока шла речь о смерти Березина, я верил, что сохраненное фото – гордыня Черткова, этакая надменная дерзость: я, мол, оставлю улику у вас под носом, а вы все равно ничего не докажете. Но теперь – дело иное. У себя дома Чертков прятал карточку не из гордыни, а с явным и рациональным умыслом. Я считаю, он спрятал ее затем, чтобы мы ее нашли.
