Мой друг удовлетворенно потягивается, заложив руки за голову, и добивается, похоже, того, чтобы в спине хрустнуло. Удовольствие Дим всегда стремится проявлять как-нибудь телесно: потянуться, щелкнуть пальцами, похлопать себя по бокам – затем, чтобы приятные ощущения закреплялись на якорях. А негатив, напротив, Дим не выражает почти никак, кроме одного слова: «свинарство». Но таким, чтобы аж свинарство, я его видел всего пару раз.
– Жажду реванша, сударь! – сказал я и повел глазами в поисках цели.
– Извольте-с, – благосклонно ответил Дим и закурил.
Сканирую улицу, разгоняю анализаторы, ищу задачку посложнее. Пара декольтированных блондинок с нарощенными ресницами – чепуха, механические куклы. Дим за минуту обойдет их фронтальную стереотипическую защиту, вроется в бессознательное и будет вертеть, как захочет… Фешенебельный бизнесмен в костюме от кого-то, выбирается из дверцы «Бентли», открытой водителем. Не подойдет – у таких центр сексуальной энергии частенько барахлит, ладья отпустит пару скабрезностей и вышибет его из колеи напрочь… Дедок довоенного образца, лицо похоже на мятую газетную бумагу. Нет, медленно и со скрипом, но Дим развернет его в нужную сторону, а потом я еще и выслушаю лекцию о старческой ригидности…
О, вот вариант! Матрона на автобусной остановке. За сорок, длинная юбка, желтый свитер. Бедра, брюхо, задница, бюст – все огромно и бесформенно. Лицо обрюзгшее и свирепое, губы стиснуты, уголки рта отдернуты вниз. Рука вцепилась в шлейку мешковатой сумки, на жирных пальцах широкие сизые ногти. Вне сомнений, эта женщина считает полностью обоснованной свою ненависть ко всем: к мужу, детям, скотине начальнику, шлюхе соседке, идиоту врачу, продажным политикам, к миру как таковому. Она уверена: сей мир – полное дерьмо, и мысли об этом приносят ей наслаждение. Уверенность в том, что мир – дерьмо, дает ее натуре мощный стержень, незыблемую опору.
– Свирепая тетка? – спрашивает Дим.
– Она самая, – ехидно подмигиваю я. – Через двадцать минут мне нужна фотография ее ребенка.
– Что ж… идем.
Мы подходим к остановке, но вместо того, чтобы перейти в атаку, Дим закуривает еще одну. Поворачивается к женщине боком, не удостоив ее тщательного наблюдения, и как-то судорожно затягивается. Хмурится, думает о чем-то, пыхтит.
– Представляешь, Владь, я полночи не спал сегодня.
– Да ну?
– Ага. Все вертелся, ворочался, в боку болит что-то, в голову всякая ерунда лезет. Аленку, знаешь, сократить хотели. Ты слышал, да? Мол, у нее диплом не по Болонской системе – придирку нашли. А на деле в чем суть?
Я слегка теряюсь, поскольку никогда прежде Дим на бессонницу не жаловался. Собственно, он вообще ни на что не жаловался, даже когда лежал в госпитале с пулевой дыркой в животе.
– А дело в том, Владя, что начальнику не по душе пришлась. Она-то, Аленка, смышленая – а кому нужно, чтоб подчиненный много умничал? Тупицы же сидят, не пробьешь! А то, понимаешь, начну эту вот Петровскую вспоминать – кошмар!
Рядом останавливается маршрутка, матрона взбирается в салон и проходит вглубь. Следом – мы. Автобус трогается, Дим продолжает:
– Молодая же, красивая, самое детей растить – а тут вот. Убила себя. И все козел этот – каков, а! Расстались, говорит. Я тут, мол, не при чем. А кто же при чем, если не ты, а? Разве не ты мозги пудрил? Не ты? Небось, обещал жену бросить, только, мол, момент подходящий выберу… Ага, знаем мы эти песни!
Я начинаю смекать, что к чему, и скашиваю взгляд на матрону. Та роется в своем сумчатом мешке, чертыхаясь сквозь зубы. Наконец извлекает пригоршню мелочи и протягивает Диму:
– Передайте.
Он поворачивается к ней, хватает мелочь не глядя, и тут же восклицает:
– Пять пятьдесят! Маршрутка уже пять пятьдесят стоит, ага! А знаете почему?
Обращается уже не ко мне, а к ней, только смотрит не прямо в глаза – чуть вбок.
– У?.. – говорит матрона. Она-то знает, отчего растут цены: от того, что мир – дерьмо. Но не прочь услышать версию Дима.
– Монополия, – сообщает он доверительно. – Все вот эти маршрутки принадлежат одной конторе. Зять, значит, нашего мэра заправляет. Ага? Конкурентов, понятно, никаких – передушили. И теперь творят что хотят. Скажите спасибо, что еще за ходьбу по тротуарам плату не берут.
Женщина меняется в лице: рот еще больше искривляется вниз гримасой обиды и печали, но в глазах возникает нечто вроде злобной радости.
– Такие все, – говорит она. – Дожились.
– А еще говорите – бессонница откуда. У меня, понимаете, приятель – доктор. Иначе я бы не пошел к этим ворюгам. Так вот, приятель осмотрел – говорит: бессонница – от нервов. Жизнь такая, что без нервов не выходит.
– Ага, – говорит матрона, глаза ее сияют. – Я забыла уже, когда спала нормально! Это же невозможно! Вот вчера…
Дим прерывает ее и добавляет:
– А еще – волновой синдром. Этим многие страдают. У вас, вот, тоже.
– Как? Что за напасть еще? – обратившись в слух, она подается вперед.
– От мобилок. Электромагнитные, понимаете, волны так забивают весь воздух в городах, что мозг реагирует. Вы же знаете – там, в мозгу, жидкости, соли. Вот реагируют. От этого мысли сбивчивые, спать часто хочешь – а не получается. И одышка.
– Да, да, точно!.. Все и есть, – женщина потирает двойной подбородок и заискивающе трогает Дима за рукав. – А откуда знаете, что у меня оно есть? Вы доктор?
– Да нет, говорю же – приятель у меня хороший. Он научил. Это по внешности видно. Вот на лице, смотрите, вот здесь! Под глазами такие вот дуги.
Дим проводит пальцами по своему лицу от носа до висков. Никаких дуг там нет и в помине, кожа гладкая и загорелая, но женщина понимающе кивает.
– И у вас, вот, тоже, – тон пситехника становится сочувственным. – Это даже по фотографии видно. Я фотку дочери приятелю носил.
Вот тогда матрона вновь лезет в сумку, извлекает на свет божий прямоугольный кошелек и протягивает Диму фото мальчика лет семи.
– А вот у Ваньки моего есть – скажите?
– Ой, тут сложно, мелко очень… – сокрушается Дим, но тем не менее берет карточку и протягивает ее мне. – Владя, посмотри, будь другом: есть у малыша волновой синдром?
Ну что тут скажешь!..
– Вроде, здоров, – говорю, – но вы следите за ним, барышня. Возраст опасный, и экология ни к черту. Сами понимаете, от радиоволн теперь не продохнуть.
…Через остановку мы сходим с маршрутки. Покупаю Диму два «старопрамена». Он хлопает себя по бокам, берет одну из бутылок, сбивает пробку о железный столбик забора.
Спрашиваю:
– Волновой синдром – что еще за ерунда? Ты же это только что придумал? С чего взял, что она купится?
– Она ведь у нас агрессивная страдалица, верно? Все люди – подонки, а все, что ни делается – к худшему, так?
