– Не.., пожалуйста, не надо, – продолжая тихо, но неудержимо плакать, шепеляво простонал Погодин.
Слова, как попало проходя между обломками зубов и распухшими, лопнувшими в нескольких местах губами, превращались черт знает во что, и Федор Андреевич очень боялся, что Французов его не поймет и снова выстрелит. На то, что он опять промахнется, никакой надежды не было. Про Стручка Погодин больше не вспоминал, поняв, что стоящий перед ним человек гораздо опаснее трех Стручков, вместе взятых, и отнюдь не настроен шутить. – Не надо, – снова повторил он и с облегчением увидел, что его поняли: пистолет убрался от его колена, Французов поднял перевернутое кресло – конечно же, не то, в которое Погодин усаживал посетителей, – и удобно в нем расположился.
– Ну, ну, – сказал он, – я же пошутил, а у тебя уж и лужа готова.
Эти сказанные добродушным, ленивым тоном слова окончательно добили Погодина. Сотрясаясь от неудержимых рыданий, он начал рассказывать. Если бы даже он и хотел соврать, у него ничего бы не получилось: неопрятная кожаная культя, внутри которой, как смертоносная бабочка внутри уродливой куколки, скрывался заряженный пистолет, гипнотизировала его, заставляя мысли путаться и нестись вскачь, перепрыгивая с одного на другое. Это была своего рода сыворотка правды, и весьма эффективная. Слушая сбивчивый, местами неразборчивый рассказ менеджера, Французов все сильнее хмурился. Постепенно перед ним вставала картина преступления, в которой труп Николая Панаева был лишь частью отходов, производимых огромным денежным станком, в который курсант имел неосторожность угодить. Рассказ получился не слишком длинным, но все-таки занял не менее получаса оттого, что Погодину было трудно говорить.
Дослушав, Французов понял, что дошел до той черты, за которой одиночку ждет неминуемая смерть. Пора было наконец милиции вступить в эту игру.
Капитан отыскал в ворохе бумаг позади перевернутого стола телефонный аппарат, который дал о себе знать тонким придушенным писком. Трубка с него свалилась, и из наушника непрерывной чередой доносились короткие гудки. Юрий положил трубку на рычаги и на секунду задумался, держа аппарат в руках. Приняв окончательное решение, он приготовился снять трубку и набрать 02, но тут телефон вдруг взорвался в его руках требовательным звонком, заставив его вздрогнуть.
Капитан бросил быстрый взгляд на Погодина и, поняв, что толку с него все равно не будет, снял трубку и молча поднес ее к уху.
– Юра, это ты? – спросил дрожащий женский голос.
Капитан не сразу узнал его, а узнав, мгновенно покрылся холодным липким потом: звонила его жена.
Глава 10
Ирина Французова подошла к окну и с высоты восьмого этажа посмотрела на утонувший в кромешной тьме микрорайон. Светились только окна многоэтажных пластин, словно огромная флотилия, сплошь состоявшая из "Титаников" и "Куин Мэри", собралась на рейде, готовясь выйти в открытое море. Внизу плескались редкие лужи зеленоватого света, который скупо источали фонари, разбросанные в этом море мрака без всякого намека на систему. Небо было непроглядно темным. Поднявшийся к вечеру ветерок пригнал с залива облака, готовые в любую минуту разродиться затяжным дождем, так что ни о каких звездах и речи быть не могло.
Ирина поймала себя на том, что до рези в глазах вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть торопящуюся домой знакомую фигуру мужа. Это было глупо, и она заставила себя отойти от окна, вернуться в комнату и включить телевизор. Некоторое время она сидела уставившись в экран невидящим взглядом, а потом снова вскочила и направилась на кухню. Темная пластина окна, простроченная рваными цепочками огней, притягивала ее, как огромный магнит.
На душе у нее было муторно. Неужели Французов завел себе любовницу? В это Ирина поверить не могла, хотя и понимала, что дело это вполне житейское и некоторые мужчины горды тем, что имеют длинный список любовных побед. Да, некоторые, и даже многие, но не Французов. Ирина не могла бы сказать, отчего так уверена в своем муже, да это и не поддавалось логическому объяснению: любят ведь не умом и верят, между прочим, тоже.
Но если Юрий не с женщиной, то где же? Может быть, к нему снова приехал этот его сослуживец – Борис Иванович, кажется? Но ведь когда он приезжал в прошлом году, они сразу же пришли домой и всю ночь просидели на кухне, выпив совершенно фантастическое количество водки и, как ни странно, чая. Конечно, раз на раз не приходится, да и телефона дома нет, но Юрий ни за что не отправился бы в путешествие по ресторанам, не предупредив ее, даже если бы к нему приехал весь этот его ДШБ.
Неприятности на работе? Какие неприятности могут задержать преподавателя до полуночи? Ей вдруг пришло в голову, что она могла пропустить какое-нибудь важное сообщение по радио. Какой-нибудь очередной военный конфликт, лесной пожар или шайка вооруженных дезертиров вполне могли бы послужить причиной внезапной задержки. Такое уже было в позапрошлом году, когда горели торфяники. Юрий тогда не успел даже заехать домой, и о его отъезде ей сообщил посыльный.
Но сегодня никакой посыльный к ней не приходил, так что и это представлялось ей маловероятным.
А может быть, он опять ввязался в какую-нибудь драку? Он вечно встревал в уличные потасовки, когда видел, что кто-то нуждается в помощи. Он всегда выходил победителем из любой драки, даже в тот раз, когда полез разнимать две группы дерущихся между собой пьяных мужчин, и те вдруг не сговариваясь все вместе набросились на него. Тогда все кончилось минуты за полторы. Ирина даже не успела как следует испугаться, а Французов уже шел к ней, немного виновато улыбаясь и потирая оцарапанный кулак, а позади него слабо копошилась на асфальте перепутанная матерящаяся груда, впрочем, матерящаяся весьма осторожно, вполголоса и без перехода на личности.
Но все когда-нибудь кончается, и сам Юрий не раз говорил ей, что непобедимых бойцов не существует.
Может быть, настал его черед остаться на асфальте?
Или, как не раз предрекала сама Ирина, его наконец попросту забрали в милицию? Она сто раз говорила ему, что добром его донкихотство не кончится. Вот и накаркала, кажется…
Она подошла к плите и безучастно пощупала эмалированный бок кастрюли. Ужин, он же обед, безнадежно остыл. Придется разогревать, подумала она и вдруг совершенно неожиданно для себя заплакала. Плакала она очень редко – было у нее такое совершенно неженское качество, которое очень ценил в ней бывший ротный командир десантно-штурмового батальона. Крупные слезы городом катились по щекам и капали на эмалированную поверхность газовой плиты, как крупный редкий дождик. Она сердито утерла глаза тыльной стороной ладони, приказала себе немедленно прекратить безобразие, несколько раз шмыгнула носом и действительно прекратила.
Словно в награду за это, на лестничной площадке с грохотом разошлись и снова захлопнулись двери лифта. Ирина насторожилась, прислушиваясь, и через несколько секунд в прихожей раздалась мелодичная трель звонка. Она бросилась к двери, лихорадочно схватилась за барабанчик замка, но в последнюю секунду одумалась и спросила:
