Примерно в это же время Ирина Французова, устав наконец от слез и тревожных мыслей, забылась чутким беспокойным сном на узкой неудобной раскладушке в чужом нетопленом доме, убаюканная монотонным шумом сосен и плеском волн на заливе, а заместитель управляющего одного из питерских банков Андрей Иванович Рублев, наоборот, проснулся, сам не зная отчего, и долго лежал, прислушиваясь к сонному дыханию жены и заново проигрывая в уме вчерашний телефонный разговор с братом. Борис собирался приехать на предстоящие выходные, и это было хорошо: за те несколько месяцев, что они не виделись, Андрей успел соскучиться. И Наталья будет рада. Он подумал, как это здорово, когда близкие тебе люди имеют общее прошлое и рады друг друга видеть, особенно когда это твой брат и твоя жена, и с этой мыслью заснул опять, повернувшись на бок и обняв жену за плечи. Наташа сонно завозилась под его рукой, устраиваясь поудобнее, что-то пробормотала и затихла, плотнее прижавшись к мужу.
Стручок сел за руль своего серебристого "Лендровера-диекавери" и укатил. Кутузов еще некоторое время постоял, сокрушенно вздыхая над безобразной вмятиной, красовавшейся на дверце его "Хаммера" и посасывая окурок гаванской сигары, потом спрятал бычок в алюминиевый футляр и тоже уехал на дачу, где охрана заперла Ирину Французову. Ему было о чем подумать. Вопросы безопасности были его вотчиной, а в связи с последними событиями с таким трудом отлаженная система превратилась в сущее решето. С ожесточением терзая педаль газа, он промчался по пустым в этот ранний час улицам и вскоре оказался за городской чертой.
Глава 12
Борис Рублев пристроил дорожную сумку между запаской и взятой на всякий случай пустой канистрой и захлопнул багажник.
– Серега, – позвал он, – кончай издеваться над Андреем, имей совесть! Ехать пора.
– Сейчас, – откликнулся подросток, – сейчас, дядя Боря! Вот добью этого подлого ирокеза, и поедем.
– Это кто ирокез? – возмутился Андрей Подберезский так громко, что шаркавшая неподалеку своей метлой дворничиха вздрогнула и неодобрительно посмотрела на него. – Это я, что ли, ирокез? А ты, надо понимать, Чингачгук, да?
Вместо ответа, Сергей неумело ткнул его кулаком в живот, целясь, как учил его Борис Иванович, в солнечное сплетение. Подберезский издал предсмертный вопль и зашатался, высматривая на асфальте местечко посуше, чтобы рухнуть на колени и скончаться у ног победителя.
Комбат, наблюдая за ними, хмурился, скрывая улыбку.
Подберезский наконец упал на колени и медленно закрыл глаза, обеими руками держась за живот. Дворничиха совсем перестала подметать и, поджав губы, смотрела, как двое здоровенных мужиков и пацан лет тринадцати валяют дурака на глазах у всего дома. Сергей с боевыми воплями прыгал вокруг поверженного Подберезского.
– Эй, Чингачгук, – позвал Рублев, – тебе ножик дать?
– Это еще зачем? – быстро спросил умирающий ирокез, открывая глаза и переставая биться в агонии.
– Как зачем? – очень натурально удивился Комбат. – Скальп снимать. Мы не варвары, конечно, но так положено.
– Класс! – сказал Сергей. – В школе все просто умрут от зависти. Давайте ножик, Борис Иванович.
– Но-но, – сказал Подберезский, поспешно поднимаясь и деловито отряхивая колени. – Вам ехать пора, могикане.
– Что, испугался? – спросил Комбат. – Знай наших.
– Трусливый гурон! – крикнул Сергей и снова издал боевой клич индейцев.
– Откуда у него такие познания? – немного удивленно спросил Подберезский у Рублева. – Вот не думал, что пацаны в наше время читают Купера.
– Это я заставил, – признался Комбат. – Замучил он меня этим видиком. И смотрит все какое-то дерьмо: кровавый спорт смертельные битвы… Я как-то раз посмотрел, так, поверишь, чуть телевизор не облевал.
– А, – сказал Подберезский, – боевые единоборства… Да, веселые фильмы. Меня когда тоска возьмет, так я поставлю какой-нибудь и хохочу до упаду.
– Ничего смешного, – буркнул Комбат. – Забивают людям головы всяким дерьмом, а потом удивляются, откуда у них рост детской преступности.
– Брось, командир, – примирительно сказал Андрей. – Ну что ты разворчался, как старуха? Посмотри, вечер какой…
– А ты не строй из себя Кашпировского, – сказал Комбат. – Еще предложи мне птичек послушать, психотерапевт.
– Да какие тут птички, – махнул рукой Подберезский, – одни воробьи.
– Ладно, – сказал Комбат, – надо ехать.
– Счастливо, – улыбнулся Андрей. – Брату привет передавайте.
– Непременно, – улыбнулся в ответ Рублев. – И ему, и Французову.
– О, – протянул Подберезский, – ну, тогда держись, Питер. Вы, главное, машину без присмотра не бросайте.
– Что это ты такой заботливый? – уже из-за руля спросил Комбат.
– Да так, пришло почему-то в голову. Мне тут вчера историю одну рассказали с автомобильным уклоном, никак не забуду, прямо распирает. Хотите, расскажу?
– Ну расскажи, если распирает, – усмехнулся Комбат. – Не длинная хоть она у тебя?
– Короткая, – успокоил его Подберезский. – Питбультерьера знаете?
– Знаю, – сказал Комбат. – Страшенная зверюга.
– Вот-вот, – кивнул Андрей. – Короче, поехал один знакомый знакомого к любовнице. А тачка, надо сказать, у него новенькая, года еще нет – "мере" класса "Е", мечта, а не машина. Очень он боялся, что ее угонят.
Сигнализация, сами понимаете, хорошо, но все-таки страшновато. Так он повсюду возил с собой питбуля и запирал его в салоне, когда уходил. Ну вот, приехал он к любовнице, собака, само собой, в салоне – в общем, все путем. Выходит это он через час от своей цыпочки…
– "Мерса" как не бывало, – предположил Комбат.
– Черта с два! – сказал Подберезский. – Машина на месте, а вот колес, действительно, как не бывало – всех четырех. А пес в салоне так бесновался, что все сиденья в клочья пораздирал.
– Да, – сказал Рублев после короткого молчания, – история. И не поймешь, смеяться тут надо или плакать.
Он еще немного помолчал и вдруг гулко расхохотался, хлопая себя по коленям.
– Ну, история! – приговаривал он, смеясь до слез. – Признавайся: сам придумал?
– Обижаете, Борис Иванович! – сказал Подберезский. – Чистая правда. Я бы не удержался: обязательно сказал бы, что машину кобель угнал.
– И то правда, – согласился Комбат. – Ладно, намек понял. Когда решу в Питере пройтись по бабам, Серегу в салоне запирать не буду. Так и быть, возьму с собой.
– Вот еще, – сердито буркнул Сергей с соседнего сиденья, заливаясь густой краской и от этого еще больше сердясь. – Нужны они мне больно.
