– Конечно, ему повезло, что не я его обнаружил.
– Само собой, – ядовито согласилась Лидия. – Ты ведь понятия не имеешь, как нужно оказывать первую помощь. А Джеймс учился у своего друга доктора Брокелби. Если бы наш Джеймс не был благородного происхождения, то наверняка стал бы врачом.
– Однако происхождение не помешало ему стать художником, – возразил Ротвелл.
– Придворным художником, – уточнила Лидия. – Даже мама не считает это зазорным, ведь когда-нибудь он сможет заработать кучу денег.
Ротвелл был взбешен этим заявлением, но решил не давать волю чувствам. Нет никакого толку говорить Лидии, что они с матерью имеют об этом неверное представление.
– А пока гордость позволяет Джеймсу обращаться ко мне всякий раз, когда у него кончаются деньги. Лидия, не он ли послал сегодня за тобой?
– Нет, Если честно… – она заколебалась, и к своему немалому удивлению Эдвард заметил в ее глазах озорной блеск. – Нед, ты помнишь, когда Джеймс был здесь последний раз – перед тем, как вы поссорились и он, не прощаясь, выскочил из Дома, – мама тогда еще показывала нам семейную книгу?
Ротвелл поморщился. Его мачеха обожала сообщать всем друзьям и гостям, что и она, и ее покойный супруг – потомки Эдварда Первого от его двух королев. Когда появилась мода иметь искусно сделанную книгу с семейной родословной, она тут же заказала себе такую. Но вместо традиционного генеалогического древа решила изобразить родословную в виде ананаса, верхушку которого венчала голова Эдварда, на листьях размещались промежуточные ветви королевского рода, а сам ананас был разрезан на кусочки. Здесь и размещались родители самой леди Ротвелл, ее покойного мужа и их отпрыски.
– Сущая нелепица, – Ротвелл сделал вид, что припоминает с трудом.
– Ты недоволен, что твой портрет намного хуже, чем портрет Джеймса, – Лидия усмехнулась.
– Мой портрет едва различим, – напомнил Эдвард, не желая говорить, что портрета его матери нет вообще. – Видимо, обо мне вспомнили в последний момент.
– Возможно, – согласилась Лидия. – Но вряд ли мама забыла бы о тебе, ведь именно ты унаследовал титул графа.
– Конечно. И именно я заплатил за эту книгу.
– Неужели? Ах да, должно быть, так. Но мама так увлеклась генеалогией, что стала постоянно приставать к Джеймсу. Взгляни, – Лидия жестом указала на стену позади них.
Среди множества картин в глаза бросались два совершенно новых портрета. Первый изображал чувственную женщину; прислонясь к дереву, она призывно улыбалась змею, свисающему с ветки и держащему в своей пасти яблоко. Под портретом стояла подпись: «Ева де Карслей». Рядом красовался портрет стройного, довольно глупого на вид мужчины, чьи интимные части тела были спрятаны за кустом. Мужчина с изумлением всматривался в грозовую тучу, в которой среди молний вырисовывалось чье-то суровое лицо. «Адам де Карслей» гласила подпись.
Несколько напряженных мгновений Ротвелл не мигая смотрел на портреты, а затем разразился таким хохотом, что даже выступили слезы и заболели бока.
Лидия наблюдала за ним с кривой улыбкой, даже не пытаясь говорить, пока он не закончит смеяться.
– Конечно, Нед, это ужасно смешно, – сказала она, когда брат, наконец, успокоился. – Но что нам с этим делать? Об этом я и намеревалась поговорить с Джеймсом. Ведь не можем же мы их здесь оставить. Мама надеялась, что он заглянет в твое отсутствие и принесет отбеливающее средство для лица. Ее хватит удар, если кто-нибудь из гостей увидит эти картины. Она же пригласила леди Таукшенд и графиню Портланд!
Подавив последний смешок, Ротвелл пообещал позаботиться о картинах.
– Отлично. Но, Нед… – Лидия посмотрела ему в глаза. Ты ведь оставишь их невредимыми? Они так красивы…
Эдвард ущипнул ее за щечку.
– Конечно, кокетка. Я считаю их просто замечательными. Разве тебе не пора одеваться?
– На это, сэр, мне не требуется два часа. Но все же я сейчас покину тебя, нужно написать письма, – она улыбнулась и направилась в гостиную матери.
– Лидия, – окликнул Ротвелл. – Никаких писем лорду Томасу Девериллу!
– Я и не собиралась, – девушка тряхнула головой.
– И не следует флиртовать с Оливером, – строго добавил он. – Я не хочу увольнять парня, если он потеряет голову из-за несносной проказницы!
Лидия с любопытством взглянула на сводного брата.
– Нед, неужели ты действительно его уволишь?
– Сразу же и без рекомендательного письма.
– О! Но это же несправедливо!
– Несправедливо. Но необходимо.
Лидия закусила губу и медленно пошла прочь. Ротвелл с сожалением заметил, как в ее глазах погас веселый блеск. Но, возможно, она все же прислушается к его словам.
Когда Лидия ушла, Ротвелл взглянул на портреты и усмехнулся. Временами он очень любил своего безответственного, но несомненно талантливого сводного брата.
Он позвонил в колокольчик и приказал слуге снять картины и повесить в его собственной спальне. Затем прошел в библиотеку и принялся изучать карту Британии, пытаясь обнаружить на ней свои новые владения и определить, действительно ли остров Скай далеко от них, как Оксфорд от Бристоля.
ГЛАВА 3
Лондон, сентябрь 1750 года.
Если грохот железных ободьев по мощенным булыжником улицам и не был достаточно громким, чтобы Мэгги нестерпимо захотелось заткнуть уши, то у нее все равно возникло бы такое желание из-за шумной перебранки между кучером и служанкой, наполовину высунувшейся из окна и во всю мощь своих легких выкрикивав – язвительные оскорбления в его адрес.
– Фиона, сядь и успокойся, – чтобы хоть как-то перекричать невообразимый шум, Мэгги пришлось значительно повысить голос. Но все было бесполезно. Многолюдную улицу буквально наполняли различные звуки – крики, топот ног и цоканье копыт, скрип и грохот колес множества экипажей сделали все, чтобы голос девушки прозвучал не громче комариного писка.
Итак, наконец-то она в Лондоне. По правде говоря, все произошло довольно быстро – стоило Мак-Друмину с большой неохотой согласиться на ее поездку в Лондон, как тут же начались сборы, и она отправилась в путь. Сегодня, если Мэгги не ошибалась, пятница, одиннадцатое сентября, так что до прибытия принца Чарльза оставалось еще несколько дней, Мэгги невольно приложила руку к груди, где за корсажем надежно спрятано послание шотландских горцев, которое она должна передать принцу.
Она боялась, что путешествие затянется, поскольку Мак-Друмин, пользуясь властью отца, запретил ночевать в общественных местах. Вместо этого устроил дело таким образом, что ее перевозили, как секретный пакет, из одной семьи якобитов в другую. Всем, кто так или иначе проявил интерес к ее отъезду, было сказано: Мэгги едет в Эдинбург навестить друзей. Она путешествовала с большим удовольствием и многое узнала на своем пути, хотя не все новости оказались утешительными.
