Муравьев встретил его завитой и надушенный.
— Как вам понравилась Мария Николаевна?
По виду Муравьева никогда нельзя было сказать, что у него на душе.
— Вы помните, — заговорил губернатор, воодушевляясь:
…в Полтаве нет
Красавицы, Марии равной…
…Ее движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья.
Как пена, грудь ее бела.
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят ее глаза;
Ее уста, как роза, рдеют…
[67]
— Что делает время! Она уже не та. Еще есть в ней и «лани быстрое стремленье» и что-то от лебедя, но уже седина пробивается… А глаза еще — прелесть! Но теперь у нее иная жизнь, иные заботы.
— В чем же перемена?
— Все мысли ее о детях. Ведь им предстояло быть записанными в тягловое сословие. Они должны были стать рабами. Рюриковичи! А какие дети у нее прекрасные! Сын весною закончил здешнюю гимназию, мальчик редчайших способностей, и я взял его на службу. Я сделаю ему карьеру! Дочь Нелли пятнадцати лет — прелесть что за девица.
«Потому она, верно, и думает о детях, что не желает для них своей доли, — подумал Невельской. — Конечно, когда висит такая угроза, вся забота будет о них».
Тебе — но голос музы тёмной
Коснется ль уха твоего.
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
[68]
— Это ей, все ей! Я вам покажу одно стихотворение Пушкина, которое есть тайна величайшая! Повесят любого, у кого найдут. Я сам добыл его, пустившись во все тяжкие…
Муравьев долго рылся в ящике и достал какой-то лист.
— Ссыльный Муханов
[69] читал мне наизусть, а я записывал своей рукой…
Губернатор встал в позу и, держа одной рукой развернутый лист, а другую поднявши, стал читать:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд…
[70]
Прочитавши, он засиял… Невельскому показалось, что Николай Николаевич гордится, что такие люди сидят тут у него по тюрьмам и отбывают ссылку.
— Декабристы имеют огромное влияние на нравы здешнего населения. Они пользуются уважением сибиряков, Сибирь их вечно будет помнить.
— Николай Николаевич, простите меня, но я хочу еще раз вернуться к делу, — заговорил капитан. — Ведь наш с вами труд пропадет даром, Николай Николаевич, если этой зимой не добьемся своего. Я пришел просить вас, умолять… То, что я слышу от вас, и вот эти стихи… — Невельской вдруг всхлипнул, но сдержался. Нервы его были напряжены до крайности, — утверждают меня в моем намерении. Вы… то есть мы… губим… Николай Николаевич, вы обессмертите свое имя. Россия вам будет вечно благодарна… Николай Николаевич, не сочтите за дерзость, но выход один — вы должны отклонить свое ходатайство, посланное вами на высочайшее имя.
Муравьев похолодел от изумления и гнева.
— Взять обратно мой доклад, посланный государю императору? — яростно воскликнул он. Его нервы тоже напряжены.
— Да, просите государя… Николай Николаевич, возьмите доклад обратно! Иного выхода нет. Доклад ошибочен. Лучше просить его величество сейчас, чем нанести страшный урон России. Я понимаю, что это значит, но лучше разгневать государя, чем все погубить, пока не поздно! Пока нет указа о Камчатке!
— Вы фанатик… Это смешно!
— Если не сделаем этого сейчас, мы гибнем!
— Дорогой Геннадий Иванович, я не могу сделать это, даже если действительно все погибнет! У нас в России привыкли к тому, что все гибнет, если нет на то повеления! Мы ничего не жалеем. Мало ли у нас погубленных открытий, изобретений. Этим ничего не сделаешь… Сколько талантливых людей гибнет, а сколько не смеет заявить о себе, опасаясь бог весть чего. Чем застращали! Да мы уничтожаем дух народа, сушим его душу…
— Николай Николаевич, — подходя к губернатору ближе, с отчаянием спросил Невельской, — что же делать?
— Действовать не во имя науки, а во имя красного воротника! И войти в доверие! И вот когда войдем в доверие — то мы с вами все совершим! Возьмем свое лишь со временем, хитростью! Вы не согласны?
— Нет, — гневно ответил Невельской. — Не сог-ла-сен!
«Вот забияка», — подумал Муравьев, глядя на его решительную фигуру.
— По-моему, действовать надо с поднятым забралом!
Капитан хотел еще что-то сказать, но, заикаясь, не смог и ухватил губернатора за пуговицу.
— Охота вам связываться с губернаторским мундиром, — неодобрительно глядя на судорожные пальцы капитана, шутливо заметил Муравьев. — Знаете, этого мундира я сам боюсь и не рад, что приходится оберегать его честь…
Невельской вздрогнул и живо опустил руки по швам. Стоя так перед генералом и заикаясь, он стал с трудом доказывать свое.
«Не дам ему на этот раз своего мундира», — решил губернатор и, отступив, сказал:
— У меня такое впечатление, что вам все время хочется подраться. Не правда ли?
— Нет, нет, ваше превосходительство!.. — смутился капитан.
— Я чувствую, что в вас уйма энергии и некуда ее девать, Геннадий Иванович. Рано или поздно вы так раздеретесь с кем-нибудь, что еще мне придется расхлебывать. Да вы знаете, что о вас пущен слух, что вы забияка?
— Ваше превосходительство, я уверяю вас…
— И драться готовы?
«Кажется, на дуэль бы вызвал, найди виновника. Эка его разбирает». Веселое расположение духа вернулось к Муравьеву. Он стал отвечать шутками.
У капитана мелькнуло в голове, что, может быть, губернатор ему не доверяет. «Ведь если Николай Николаевич опасается за себя из-за пустяков, то ведь я-то действительно был с ними приятелем!..»
Невельской задумался.
— Едемте в дворянское собрание, довольно! — молвил губернатор.
— А где Бестужев
[71]? — вдруг, подняв голову, тихо спросил сидевший Геннадий Иванович.
