На концерте Майка они впервые встретились все вместе! Без драки.
Концерт был удивительный. Двое играли на акустических гитарах и пели, вот и все. Майк безостановочно жевал резинку, был благостен, видать, причастился с утра портвешком. Цой наоборот ужасно почему-то стеснялся, пел с закрытыми глазами, играл с закрытыми глазами и открывал, только когда поворачивался к Майку.
То был rock’n’roll. Абсолютный, стопроцентный, настоящий, который двое похмельных молодых людей извлекали из двух простеньких гитар и собственных глоток. То был момент откровения, вдруг стало очевидно, что рок-н-ролл делается просто и весело, на глазах у публики. Теперь, наверное, трудно понять, что за революция творилась в головах сидевших на концерте, но революция творилась натурально, священная музыка, существовавшая доселе исключительно на магнитофонной ленте, делалась прямо здесь, на глазах, на улице Восточной…
Объективности ради следует заметить, что и для прочей уральской музыкальной общественности концерт Майка и Цоя не прошел даром, но для „Чайфа“ он стал решающим – концерт заново объединил Шахрина и Бегунова.
„Я тогда в первый раз понял, что по-русски можно петь, и это будет полноценно. Когда слушал записи, это было круто, но себя рядом поставить было невозможно – другой уровень. Оказалось, можно, а у Вовки были песни… После этого концерта я прибежал к Шахрину с дурными глазами!“ (Бегунов).
„И после концерта я рванул к Бегунову…“ (Шахрин).
Куда бежать-то – на концерте вместе были!.. Забавный нюанс: они не помнят, что слушали Майка и Цоя, сидя на соседних стульях. И тем не менее на самом деле…
Прямой результат гастроли питерцев свелся к тому, что в ВИА „Песенка“ появился Бегунов, событие это для новорожденного „Чайфа“ стало во многом решающим. Это был шаг именно к группе, которой доселе не было».
[36]
Михаил Уржаков, автор книги «Дом, который построил Майк»:
«Но вот часов около 11 вечера подъезжает тачка (мы с балкона смотрим) и из нее выходят два дрозда с зачехленными гитарами.
Поднимаются по лестнице, звонят в дверь и вваливаются в квартиру.
Входит Майк, я его уже по фотке узнал. А за ним какой-то мудень, ну точно не БГ. Какой-то высокий узбек.
Ну, все такие: оба-на!!! А где Боря? Крендели говорят: „В самый последний момент Боря решил не ехать по причине несварения желудка“. „Короче, приехал я“, – высокопарно сказал узбек. И все ему, обнимая, типа хорошо, нормально, сменим вывеску с БГ на Цоя.
Его, оказывается, Цой звали. А выступление у них было назначено в УПИ на четыре часа дня завтра, рабочего дня недели.
И вот тут-то Стерхов (тогда уже чувствовалась бизнес-жилка) говорит Майку, мол, давайте после этого у нас в общаге Архитектурного выступите. На что ему Майк так деликатно отвечает, что он сам-де концертами не занимается, а вот перед тобой стоит едва на ногах мой директор здесь, в вашем уральском регионе, с ним и говори.
Короче, Стерхов на пьяную голову умудрился с этим манагером договориться о концерте в общаге Прома за 100 рублей. Деньги по тем временам невъ…ые. Ну, если помните, стипа – 40. Билет на самолет в Москву – 8 рублей, комплексный обед – 40 копеек. Пиво – 18 копеек.
Это означало, что к завтрашнему дню нужно было собрать народ – 100 человек по рублю минимум, чтобы оплатить выступление. В Космосе тогда билеты стоили на самые крутые мероприятия со звездами советской эстрады – рупь двадцать.
Все это, естественно, происходило на маленькой площади кухонных квадратов, и люди не падали от долгого ожидания звезд и принятия алкоголических напитков только потому, что плотно упирались друг в друга плечами.
Я совсем позабыл сказать, что узбек Цой, выходя из автомобиля такси ГАЗ-24, в одной руке держал гитару, а в другой – замусоленный донельзя журнал „Иностранная литература“ (как сказал бы Бориска, этот жюрнал, таварищ дизайнир, наверна бил у вас в жеппе).
Так вот. Незамедлительно после входа в квартиру и приема пары-тройки штрафных Витя Цой стал навзрыд рассказывать, что „Иностранка“ опубликовала рассказики Джона Леннона и вы все сейчас не сходя с места должны их выслушать в моем исполнении.
Мы все, ну интеллектуалы же, немножечко прих…ли, так как этот номер вышел еще три месяца назад и уже неоднократно и обсуждался, и обсасывался, и никакого желания слушать Леннона в исполнении Цоя никто не испытывал. На что ему сразу же было поставлено на вид. Мол, хватит в своей котельной кочумать, дывай уже по библиотекам ходи и Кобо Абэ читай. Это ему все тот же активный знаток литературы Бегунов сказал. А я подтвердил и еще добавил, что такие вирши, которые были напечатаны в „Иностранке“, скорее всего, липовые, так как невозможно перевести с английского на русский и наоборот такие фразеологические обороты, каковые встречаются в этом тексте. Например, у Леннона там в этом русском переводе было: „Отрубасил себе Джек корягу-руку…“ Че-то типа этого.
Майк, услышав это в кухонном гомоне, тоже подтвердил эту истину, так как на тот момент, скорее всего, единственный из всех нас знал английский на уровне выше, чем институтский. По крайней мере, он сам про себя так думал. Когда работаешь ночным сторожем, по себе знаю, времени на изучение иностранных языков на-а-амного больше, чем когда не работаешь ночным сторожем.
В общем, Витя Цой обиделся на всех нас тогда, налил себе две трети портвейна, вышел из кухни и сел в угол дивана разговаривать с симпатичной и трезвой хозяйкой. Та от Стерхова, слава хоспидя, отвязалась.
Тем временем Юрка, окулачивая Майковского манагера по Уральскому Краснознаменному округу, не заметил, как в толпу ввинтилась будущая звезда рок-н-ролла этого же округа в лице Владимира Бегунова.
Тут надо отметить, что все любители андеграундного рок-н-ролла стояли, плотно держа в руках по стакану портвейна, а некоторые товарищи и беленькой. Бегунов, расталкивая всех, повлек за собой мореколыхание тел и пролитие спиртного на одежду, руки и пол, чем вызвал недобрый гул постояльцев.
Владимир подлез к Майку, который к тому времени набирался уже со скоростью геометрической прогрессии, и с налета давай заваливать его атомными вопросами почему-то про „Машину времени“. И тут Майк порвался как грелка. Давай орать, что Макар – говно, продал рок-н-ролл и подписал контракт с Росконцертом и ваще я, как музыкант, лучше всех и щас морду тебе, гнида (Бегунов), набью.
Обстановка явно накалялась, потому что если вдруг че, то Бегунов, как бывший мент, морду Майку начистил бы га-а-раздо быстрее. Но в этот самый момент прозвенел в прихожей нежданный звонок, и народ пошел смотреть, кто это еще пришел.
А пришел, друзья мои, ну вот хоть вырви мне тогда глаза в этот полуночный час, не кто иной, как Слава Бутусов.
Дверь так ему открыли, он заходит и – опаньки! – видит весь этот бардак. Куча пьяного народа, на дыму висит несколько топоров, и до кучи мы втроем стоим и кричим, типа, Слава, дескать, мол, все окей, заходи, портвейн еще есть. А Слава такое лицо сделал, как тот пионер из фильма про пионерский лагерь. „А че эт вы тут делаити, кино-то давно кончилось!“
