Из воспоминаний Марка Шлямовича
Гости
«Пожалуй, самый запоминающийся момент в моей „киноистории“ – это приезд ко мне в Таллин Виктора с Марьяной. Случилось это 3 и 4 марта 1988 года. Почему хорошо запомнил – потому что мало того что это были первые организованные мною сольные концерты Виктора Цоя, так еще и день рождения Марьяши (светлая ей память).
Инициатором сольной гастроли была Марьяна; позднее я понял, что ей очень хотелось куда-то вырваться вдвоем с Виктором на иную, комфортную территорию. Их отношения дали трещину, и Марьяна самоотверженно пыталась их склеить. А я всегда был счастлив любой новой встрече, ведь люди „Кино“ и музыка этой группы давно были в моей душе, крови, в мыслях.
В Таллине был на то время самый современный дворец для концертов Горхолл. Помимо главного, большого зала, у него был дочерний, расположенный у моря.
С виду Горхолл выглядел как какой-нибудь Теночтитлан индейцев майя, а „отросток“ с залом подходил к берегу так, что прямо рядом со входом к нему могли пришвартовываться круизные яхты и небольшие корабли. В 150 метрах находилась бывшая электростанция, на территории которой Андрей Тарковский снимал своего „Сталкера“. И вот 3 и 4 мая в этом зале запланированы творческие встречи с Виктором Цоем – лидером группы „Кино“.
Утром в Таллин из Питера прибывали два поезда, в 6:10 и в 9:10 утра. Марьяна взяла билеты на тот, который прибывал в 6:10. От общаги до вокзала добираться минут 40. Но ничего, как бы то ни было, в назначенное время я топчусь у начала пути прихода питерского поезда. Людей почти нет, бледное утро никак не может победить сумерки ночи, сквозняком продувает со всех сторон, высокие вокзальные фонари освещают падающий мелкий мартовский снег…
Я не унываю, а предвкушаю встречу. Гостиницу я заказал в самом центре города, мне в этом помогли знакомые. В те времена заселение производилось не раньше 12:00 часов дня. Куда деться до того времени? К нам в общагу. Моя жена Оксана тоже встала пораньше, сделала салатик из кальмаров, обещала сделать к нашему приходу пельмени.
Поезд Ленинград – Питер прибыл вовремя, мягко ткнувшись носом аккурат в точку начала путей, где уже добрых полчаса я ожидал своих друзей. Приехавшие стали выходить из вагонов, зябко поджимая плечи от объятий утреннего морозца. Других поездов не было, и этот выглядел на пустынном таллиннском вокзале, как одинокое судно, пришедшее в заброшенный порт, где его никто не ждал. И в самом деле, из встречающих я был совсем один.
Проходит 5, 10, 15, 20 минут, пассажиры уже все вышли из поездов и прошли к зданию вокзала. Вити с Марьяной нет.
Воцарилась тишина, предутренняя снежная мгла, тусклый свет фонарей, темный остов замершего поезда, и уже не переминающийся от холодка, а застывший человек на перроне – это я…
И вдруг в сердце начал несмело расцветать цветок надежды: вдали, рядом с последним, самым дальним от меня вагоном, я различил две человеческие фигуры, очень медленно бредущие в обнимку в моем направлении.
Эти две фигурки были долгожданные Витя и Марьяна Цой. Я уже не верил своему счастью. Бросившись к ним с объятиями, я стянул с Витиного плеча гитару, перехватил сумку и, всмотревшись в их лица, все сразу понял. Витя спал на ходу, поэтому был хмурым, как ненастная осень, а Марьяна виновато кивала в его сторону, поясняя, что плохо спали, не выспались, очухались только тогда, когда поезд уже стоял на станции, а вагоны опустели.
Витя сохранял сонно-хмурое состояние до самой общаги. Он отказался от завтрака и, попросив разрешения, завалился на койку спать. Кстати, не снимая своих белых кроссовок – единственного не черного элемента в своей одежде, за исключением еще красивого бирюзового колечка на правой руке.
А мы втроем – я, Марьяна, Оксана – сели за столик, стали кушать салат и пельмени; я сиял от счастья, как начищенный медный таз.
Пока Витя спал, Марьяна посетовала, какой он в последнее время „не такой“ и все такое прочее, но радостное настроение от встречи доминировало, и лично я не мог ни о чем думать, кроме как о времени, что мы проведем, и концертах. В назначенное время Виктор проснулся, потянулся, как кот, осмотрелся, улыбнулся и произнес: „Ну… где тут ваши пельмени?“
И несмотря на то что последние уже давно остыли, он с удовольствием и аппетитом влупил пару-тройку пельмешек.
После этого Витя совсем раздобрел и мы принялись слушать музыку. Я поставил для прослушивания в свой кассетный магнитофон купленный по случаю у соседа-моряка последний альбом Пола Маккартни и модный на то время альбом дерзких, только что засветившихся на музыкальном небосклоне U2 под названием „The Joshua Tree“.
Виктор подарил мне раритет раритетов – кассету с записью саундтрека к еще не вышедшему фильму „Игла“, где были записаны замечательные, очень мелодичные композиции, которые еще больше открыли для меня Цоя. Позднее мы переместились в гостиницу, ребята разместились, приняли душ, и мы, взяв чехол с гитарой, пешком пошли через город к залу на саундчек, благо это было недалеко, минут 30–35 неспешной, приятной ходьбы через Старый город.
По дороге мы встретили знакомого моих знакомых, очень хорошего парня и классного фотографа. Он слыхать не слыхивал о сегодняшнем Витином концерте, и я ему предложил прийти и пофотографировать.
Забегая вперед, скажу: он (фотограф) пришел с фотоаппаратом и сделал серию снимков, где Виктор был запечатлен крупным планом, одно лицо, во время исполнения какой-то песни. Когда он через недельку принес эти черно-белые снимки и сложил их все вместе, как пазлы, я был поражен. Такие глаза, такая страсть на лице, такая энергия – как будто гордый индейский вождь: или сражается, или вызывает духов.
За долгие годы у меня куда-то растерялись большинство из этих фотографий, может, кто-то их украл на память, но несколько осталось, и я при случае их опубликую, и, уверен, вы все поймете и согласитесь с моими ощущениями! Спасибо Тебе, во времени затерявшийся фотограф.
А вечером был концерт! Я уже не помню, чем различались концерт 3 марта от концерта 4 марта, вспоминаю о них как об общем, едином концерте.
Полный зал: внимательные глаза публики, бурные аплодисменты, я, наивно говорящий вступительное слово (в гримерке за полчаса до концерта я громко думал, как представить Цоя, а Витя, полулежащий на кресле и наигрывающий/напевающий на манер рок-марша пахмутовскую „Надежду“, все подтрунивал над моим волнением), и, наконец, Виктор со своей 12-струнной акустической гитарой и манерой четко и динамично играть ритм.
На одном из концертов лопнула струна. Виктор, не смущаясь, спросил зал: „Вы подождете, пока я заменю струну, или будем продолжать без струны?“ Публика взревела: „Продолжать!“ – и Витя прекрасно завершил концерт без струны.
И еще удивительное впечатление: я впервые, да и не только я, услышал новые песни, одна из которых – „На вечеринку один… когда твоя девушка больна“ – была премьерой.
Потом, годы спустя, она появилась, запечатленная на „Черном альбоме“, но это было не то. На том таллинском концерте молодой парень Витя Цой так искренне, с таким жаром исполнил песню, абсолютно совпадающую с его бытием, сущностью именно в этот период его жизни, что зал вошел в мистический транс и с первого раза, как будто эту песню знал всю жизнь, вслед за Цоем запевал рефрен.
