Все, включая Цицерона, решили, что Милон отправится в добровольное изгнание или, во всяком случае, будет держаться как можно дальше от Рима. Но они недооценили браваду этого человека. Какое там затаиться! Во главе еще большего отряда гладиаторов он в тот же день вернулся в город и забаррикадировался в своем доме.
Горюющие приверженцы Клодия немедленно осадили этот дом, но их легко отогнали стрелами. Тогда они отправились на поиски менее грозной твердыни, на которую можно было излить свою ярость, и нашли таковую в доме интеррекса Марка Эмилия Лепида.
Несмотря на то что ему исполнилось всего тридцать шесть и он даже еще не был претором, Лепид являлся членом коллегии понтификов, и в отсутствие избранных консулов этого было достаточно, чтобы временно сделать его главным магистратом. Ущерб, нанесенный его собственности, был невелик – нападающие лишь разломали свадебное ложе его жены и уничтожили ткань, которую она ткала, – но нападение породило в Сенате ощущение паники и попрания законов.
Марк Эмилий, всегда полный чувства собственного достоинства, выжал из этого случая все, что мог, и это стало началом его пути к высотам карьеры. Цицерон говаривал, что Лепид – самый удачливый политик из всех, каких он знал: стоит ему испортить какое-нибудь дело, как на него всякий раз сыплется дождь наград. «Он своего рода гениальная посредственность», – заявил мой друг.
Молодой интеррекс потребовал, чтобы Сенат собрался за городскими стенами, на Марсовом поле, в новом театре Помпея Великого (большой зал в этом комплексе полагалось специально освятить для такого случая) – и пригласил самого Помпея присутствовать при этом.
Это случилось спустя три дня после того, как сгорело здание Сената.
Гней Помпей сделал, как предложил Лепид, устремившись вниз по холму из своего дворца в окружении двухсот легионеров в полном боевом порядке. Это была совершенно законная демонстрация силы, поскольку он обладал военным империем, как губернатор Испании, – и все-таки со времен Суллы в Риме не видывали ничего подобного. Помпей оставил легионеров расставлять заставы в портике театра, а сам вошел внутрь и скромно слушал, как его сторонники требуют, чтобы его назначили диктатором на шесть месяцев, дабы он мог предпринять необходимые шаги для восстановления порядка: созвать всех военных резервистов в Италии, установить в Риме комендантский час, временно отсрочить приближающиеся выборы и предать правосудию убийц Клодия.
Цицерон немедленно заметил опасность и встал, чтобы заговорить.
– Никто не уважает Помпея больше, чем я, – начал он, – но мы должны быть осторожны, чтобы не сделать работу наших врагов за них. Утверждать, что ради сохранения наших свобод мы должны временно отказаться от наших свобод, что ради того, чтобы защитить выборы, мы должны отменить выборы, что ради защиты от диктатуры мы должны назначить диктатора – какая же в этом логика? У нас есть расписание выборов. У нас есть кандидаты для голосования. Предвыборная агитация закончена. Лучший способ показать уверенность в наших институтах – это разрешить им функционировать нормально и выбрать магистратов так, как учили в былые времена наши предки.
Помпей кивнул, как будто он сам не мог бы выразиться по этому вопросу лучше, и в конце заседания устроил вычурное представление, поздравляя Цицерона со стойкой защитой конституции. Но мой друг не был одурачен. Он прекрасно видел, что затевает триумвир.
Тем же вечером Милон явился к Марку Туллию на военный совет. Там присутствовал также Целий Руф – ныне трибун и давний сторонник и близкий друг Тита Анния. Снизу, из долины, доносились звуки драки; там лаяли псы, и время от времени кто-то кричал, а потом через Форум пробежала группа людей с пылающими факелами. Но большинство граждан слишком боялись соваться на улицу и оставались в своих домах за запертыми на засов дверями.
Милон, похоже, думал, что избрание уже у него в кармане. В конце концов, он избавил государство от Клодия, за что большинство порядочных людей были ему благодарны, а сожжение дома Сената и насилие на улицах привело в ужас большинство избирателей.
– Я согласен, что, если бы голосование состоялось завтра, Милон, ты бы, наверное, победил, – сказал Цицерон. – Но голосования не будет. Помпей позаботится об этом.
– Да как он сможет? – не поверил Тит Анний.
– Он использует предвыборную кампанию как прикрытие, чтобы создать атмосферу истерии и вынудить Сенат и народ обратиться к нему с просьбой прекратить выборы.
– Он блефует, – сказал Руф. – У него нет такой власти.
– О, у него есть власть, и он это знает, – возразил Марк Туллий. – Все, что он должен сделать, – это не сдавать позиций и ждать своего будущего.
Милон и Руф отмахнулись от страхов Цицерона, считая их нервозностью старика, и на следующий день с новой энергией возобновили кампанию. Но оратор был прав: настроения в Риме были слишком нервозными для нормальной предвыборной кампании, и Тит Анний прямиком угодил в ловушку, расставленную Помпеем.
Однажды утром, вскоре после их встречи, Цицерон получил срочный вызов к Гнею Помпею. Он обнаружил дом этого великого человека в кольце солдат, а самого Помпея – в возвышенной части сада с удвоенным числом телохранителей. Вместе с ним в портике сидел человек, которого Помпей представил как Лициния, владельца маленькой таверны рядом с Большим Цирком. Триумвир велел Лицинию повторить для Цицерона свой рассказ, и тот послушно описал, как подслушал разговор нескольких гладиаторов Милона, которые за стойкой в его заведении строили заговор с целью убить Помпея. Поняв, что Лициний подслушивает, они попытались заставить его молчать, пырнув кинжалом: в доказательство он показал небольшую рану прямо под ребрами.
Конечно, как сказал мне впоследствии Цицерон, вся история была нелепой.
– Для начала – ты слышал когда-нибудь о таких слабых гладиаторах? Если человек подобного сорта желает заткнуть тебе рот, ты затыкаешься! – уверенно заявил он.
Но это было неважно. О заговоре в таверне стало известно, и это добавилось ко всем прочим слухам, ходившим теперь о Милоне – что он превратил свой дом в арсенал, полный мечей, щитов и копий, что у него по всему городу есть запасы факелов, чтобы сжечь Рим дотла, что он перевозит оружие по Тибру в свою виллу в Окриколе
[49], что наемные убийцы, прикончившие Клодия, будут спущены на выборах на противников Милона…
Когда Сенат собрался в следующий раз, не кто иной, как Марк Бибул, бывший соконсул Цезаря и его давнишний яростный враг, поднялся и предложил, чтобы ввиду критической ситуации Помпей занял должность единственного консула. Это уже само по себе было удивительно, но чего никто не предвидел, так это реакции Марка Порция Катона. Тишина воцарилась в зале, когда он встал.
– Сам бы я не сделал такого предложения, – сказал Катон, – но, поскольку оно было изложено, предлагаю принять его в качестве разумного компромисса. Какое-то правительство лучше никакого, единственный консул лучше диктатуры, и Помпей станет править мудро с большей вероятностью, чем кто-либо другой.
