— Это придется по вкусу нашему юному графу, — воскликнул Роберт. — Видишь, как я забочусь о своих близких.
Его ожидало триумфальное шествие в Нидерланды. Таков был его план. А теперь он желает видеть старшего конюшего. Им предстоит многое обсудить.
Меня позабавила мысль о реакции Кристофера Блаунта. В нем было что-то необычайно невинное. Со времени события, которое я про себя окрестила «происшествием», я часто наблюдала за сменой эмоций на его лице. Вина, волнение, надежда, желание, стыд, страх… Все эти чувства смешивались и боролись друг с другом. Должно быть, он считал себя злодеем, соблазнившим жену хозяина. Я хотела сказать ему, что, наоборот, это я соблазнила его. Он был очарователен, и хотя мне очень хотелось повторить этот опыт, я удержалась от соблазна. Мне не хотелось испортить все для Кристофера, низведя наши отношения до уровня физической связи.
Тем не менее я очень желала знать, как он будет вести себя в присутствии Лестера. Я опасалась, что он может дать моему супругу повод для подозрений. В то же время я не сомневалась в том, что он приложит все усилия, чтобы не допустить этого. А поскольку ему предстояло сопровождать Лестера в Нидерланды, я сказала себе, что в ближайшем будущем «происшествие» повториться не может. Но я ошиблась.
Королева решила, что не допустит, чтобы последнюю ночь в Англии Лестер провел со мной. Я же считала, что имею право рассчитывать хотя бы на это, и ожидала его приезда в Лестер-хаус. Он не приехал. Вместо него прибыл посыльный с сообщением, что королева настояла, чтобы он остался при дворе, поскольку ей еще надо многое с ним обсудить. Я, разумеется, поняла, как тем самым она показывает мне, что именно ей, а не мне, его жене, принадлежит первоочередное право на его услуги. Я расстроилась и рассердилась одновременно. Я не хотела, чтобы он уезжал. Полагаю, я все еще продолжала любить его и все еще его хотела. В этот момент я поняла, что никто и никогда не сможет занять его место в моей жизни. Мне было физически плохо от ревности и тоски. Я не сомневалась, что она будет танцевать до утра, и все это время он будет рядом, будет танцевать с ней, нашептывая ей тошнотворные комплименты, уверять ее, что разлука с ней наполняет его душу отчаянием. А она будет слушать его, склонив голову набок, и ее ястребиный взор слегка затуманится… Она будет верить своему Милому Робину, своим Глазам, единственному мужчине, которого она когда-либо любила.
Стоял холодный декабрьский день, и мое настроение было под стать промозглой зимней погоде. Я решила, что я полная дура. К черту Елизавету. К черту Лестера. Я приказала слугам растопить камин в моей спальне, а когда комната стала теплой и уютной, послала за Кристофером.
Он был так молод, наивен и неопытен. Я знала, что он обожает меня, и его обожание было целительным бальзамом для моего раненого тщеславия. Я не хотела, чтобы его мнение обо мне изменилось, поэтому сказала, что послала за ним для того, чтобы заверить его, что в случившемся нет его вины. Все произошло так спонтанно, и мы даже не успели понять, что, собственно, происходит. Разумеется, это не должно повториться, и мы обязаны обо всем забыть.
Он сказал именно то, что я ожидала. Он сделает все, о чем я его попрошу, но забыть о нашей встрече выше его сил. Этого он сделать не сможет. Время, проведенное со мной, было самым чудесным в его жизни, и воспоминания о нем он сохранит до конца своих дней.
«Такой юный и такой обаятельный», — думала я. Я поняла, почему королева так любит молодых мужчин. Их невинность освежает нас и возрождает нашу веру в жизнь. Восхищение Кристофера граничило с идолопоклонством, возрождая мою веру в способность привлекать мужчин, которую поколебало страстное желание Лестера покинуть меня ради славы, ожидающей его в Нидерландах.
Я попрощалась с Кристофером (точнее, сделала вид, что прощаюсь с ним, поскольку твердо решила провести с ним ночь). Я положила руки ему на плечи и поцеловала его в губы. Разумеется, это его немедленно воспламенило. Он так очаровательно извинялся, уверенный в том, что это он во всем виноват, и это делало его еще милее.
Я прогнала его еще до рассвета. Он ушел, взяв с меня обещание, что если он погибнет в битве, я буду всегда помнить о том, что, проживи он до ста лет, он все равно не полюбил бы другую женщину, храня верность мне одной.
Милый Кристофер! Я была уверена, что в этот момент смерть не страшит его, а предстает ему во всем блеске военной славы. Ему виделось, как он умирает за протестантскую веру с моим именем на устах.
Это все было очень мило и романтично и доставило мне немалое удовольствие. Я спрашивала себя, почему я так долго отказывала себе в таких невинных удовольствиях.
* * *
Они отправились в поход на второй день. Лестер попрощался с королевой и возглавил колонну, в которой также находились мой любовник и мой сын.
Позже я узнала, что они с размахом провели время в Колчестере, а на следующий день прибыли в Гарвич, где их уже ожидала флотилия из пятидесяти кораблей, которой предстояло доставить их во Флашинг.
Роберт написал мне, красочно рассказав о восторженном приеме, ожидавшем их на пути шествия, поскольку народ провинций смотрел на них как на спасителей. В Роттердаме, в порт которого флот вошел, когда уже стемнело, голландцы выстроились вдоль набережной, и каждый четвертый держал в руках зажженный светильник. Толпы криками приветствовали Роберта, когда он пересекал рыночную площадь, направляясь к месту ночлега, где уже была возведена статуя Эразма в натуральную величину. Из Роттердама Роберт направился в Делфт, где его поселили в том самом доме, где был убит принц Оранский.
«По мере нашего продвижения, — писал он, — празднования становились все более пышными. Все считали меня спасителем».
Было похоже на то, что этим людям пришлось немало пострадать за свою веру. Одна мысль о том, что испанцы могут взять верх, приводила их в ужас, и появление посла Елизаветы, Лестера, с деньгами и людьми они расценили как шанс на спасение.
Он отправился в Нидерланды командовать армией, но пока воевать ему не пришлось. Все свелось к празднованиям и провозглашению намерений Лестера (и Англии) относительно Соединенных провинций. В свое время меня несколько удивило то, что королева избрала для этой задачи Лестера, поскольку он был политиком, а не солдатом. Его оружием было слово, а не меч. Я спрашивала себя, что будет, когда ему придется вступить в настоящее сражение.
Но вначале он сполна вкусил триумф. Попойки и пирушки не прекращались в течение нескольких недель, а затем наступил великий момент принятия решения. Он тут же написал мне об этом, поскольку должен был с кем-то поделиться радостью.
«В первый день января в мое жилище явилась депутация. Я был еще не одет, и пока завершался мой туалет, один из моих людей сказал мне, что министры имеют нечто важное сообщить мне. Они прибыли, чтобы предложить мне управление Соединенными провинциями. Мне стало не по себе, поскольку королева поручила мне сражаться за них и с ними, а не управлять ими. Каким бы привлекательным ни казалось мне их предложение, я не мог принять его без предварительного обдумывания».
