— Потрясающе! — воскликнула я.
Мама улыбнулась.
— Милая малышка Сиддонс, ты еще совсем дитя.
Я не стала оспаривать этот факт, раз уж он доставлял ей такое удовольствие. К тому же мне не терпелось услышать продолжение.
— Какое-то время это ожерелье было моим. До меня его носила первая жена твоего отца, а потом оно досталось мне… но только в пользование. Никому не дано право владеть этим ожерельем. Это одно из правил. Как видишь, я надевала его, позируя для портрета. — Она закрыла глаза. — Там была одна хорошо освещенная комната. Вообще в этом доме очень темно, потому что со всех сторон он окружен деревьями и кустами. Незадолго до моего отъезда мне приснилось, что они так выросли за одну ночь, что заточили меня в доме… Я не могла выйти и навсегда осталась его узницей. Так на меня действовало это место.
— Но ты все равно убежала и забрала меня с собой. Расскажи мне еще о жемчужном ожерелье.
— Когда жемчуг коснулся моей кожи, меня охватило необъяснимое волнение. Наверное, я подумала о правителях Канди и всех женщинах, носивших его до меня. Художник, писавший портрет, был англичанином. Этот милый юноша в меня влюбился. Он говорил, что жемчужины ожерелья безупречны, как моя кожа. Однако ему никак не удавалось их изобразить. Он утверждал, что они постоянно меняются. Когда портрет был готов, художник сел в лодку, спустился вниз по реке Махавели-Ганга и вышел в море. Лодку выбросили на берег волны, но юноши в ней не было. Шеба сказала, что это ожерелье навлекло на него беду. Хотя, возможно, это была я. Я не воспринимала всерьез его признания в любви.
— После этого случая ты охладела к ожерелью.
— Да.
— Где оно сейчас?
— Думаю, его носит Клития. Оно достанется ей, если только твой отец не женится еще раз и его жена не родит ему сына. Но он сможет это сделать только в случае моей смерти. Развода Ашингтоны не допустят. Так что, скорее всего, жемчуг достанется Клитии. Хотя это против правил. Если она выйдет замуж и у нее родится сын, ожерелье перейдет к его жене.
— Как интересно! Кто такая Клития?
— Моя падчерица. Дочь твоего отца от первой жены. Когда я приехала на остров, ей исполнился год.
— Расскажи мне о Клитии. Какая она?
— Ей было четыре года, когда я уехала. Я очень редко ее видела. Она все время проводила со своей няней. Но когда ты родилась, у вас с ней была одна няня на двоих, Шеба, и вы спали в одной комнате.
— Айрини Раштон, — торжественно произнесла я, — осознаешь ли ты, что я только что узнала, что у меня есть сестра?
— Сводная сестра.
— Я всегда мечтала о сестре. Клития. Какое необычное имя.
— Твой отец говорил, что когда она родилась, то была похожа на цветок подсолнуха.
— Я знаю эту легенду. Клития была нимфой, в которую влюбился Аполлон. Он превратил ее в подсолнух, чтобы она всегда следила за его ежедневным путешествием по небосклону.
— Что за вздор! — воскликнула мама.
— Должно быть, отец ее очень любил, — задумчиво произнесла я.
— Ты романтично настроенная дурочка.
— В данный момент я дурочка растерянная, а не романтичная. Вот это да! Неужели у меня есть сестра? Как бы мне хотелось с ней познакомиться!
Этого мне говорить не следовало. Я тут же увидела, что мама уже жалеет о том, что рассказала мне так много. Она плотно сжала губы и завернула портрет в бумагу.
— Убери его, — потребовала она, вручая мне ключи.
Это означало, что она хочет скрыть свои тайны там, где им и надлежало находиться, — в тайниках своей памяти.
Я поняла, что больше мне не удастся застать ее врасплох, и я не ошиблась.
Жизнь шла своим чередом. Вслед за подъемом последовал спад. Хорошее расположение духа сменила меланхолия, чередуемая с приступами раздражения.
— Она напоминает мне медведя, у которого болит голова, — говорила Мег.
— У которого болит все сразу, — уточняла Джанет и многозначительно добавляла: — Так как насчет гостиницы, Мег?
Затем явился Том Меллор и принес ей сценарий. Пьеса ей сразу понравилась, и вскоре начались репетиции. Мама учила роль и билась в истериках, вживаясь в образ.
— Когда-нибудь ей достанется роль убийцы, — вздыхала Мег. — Тогда нам всем придется быть начеку.
— Я не задержусь здесь ни на минуту, — пообещала Джанет, а мне показалось, что подобная перспектива ее даже обрадовала.
Однако сейчас она играла прелестную сирену, и эта роль шла ей, как нельзя лучше. Через несколько недель состоялась премьера, наутро после которой мама взволнованно схватилась за газеты, опасаясь, что какой-нибудь критик выскажется не в ее пользу. Но все окончилось благополучно, и жизнь вошла в привычное русло.
Имя Клитии больше не упоминалось, но я о ней не забыла.
Я часто думала о своих родственниках. Мне очень хотелось узнать о них побольше, но кроме мамы расспрашивать было некого. Однако каждый раз, когда я поднимала этот вопрос, она ясно давала мне понять, что считает эту тему закрытой и сожалеет о том, что посвятила меня в детали своего брака. Я поняла, что мне придется набраться терпения и ожидать удобного момента. Я пыталась разговорить Мег. Я точно знала, что если ей что-нибудь известно, она не утерпит и обязательно проговорится. Но я не услышала от нее ничего нового. Неожиданно для всех мама вышла замуж за плантатора и уехала на Цейлон, откуда вернулась три года спустя. С ней был ребенок, то бишь я.
— За три года публика не успела ее забыть, и ее встретили с распростертыми объятиями. О ней говорили, что она стала зрелой женщиной. Но ей это выражение не нравилось. Она предпочитала слышать, что Айрини Раштон расцвела. Как бы то ни было, в ней появилось то, что заставляет публику толпами валить на ее спектакли. Она актриса до мозга костей. Она и на смертном ложе будет играть.
В общем, все, что мне удалось извлечь из Мег, это причитания по поводу упущенных возможностей. Я попыталась расспросить Тоби, но он тоже ничего не знал. Он впервые увидел ее всего полтора года назад и сразу же угодил в сети, покорившись ее обаянию и пожелав служить ей единственным доступным ему образом — обучая ее дочь.
Я общалась с Тоби не только за письменным столом в классной комнате. После уроков мы шли гулять, и он показывал мне Лондон. Однажды мы отправились в Ковент-Гарден
[1]. Стояло раннее утро, и я увлеченно разглядывала фруктовые и цветочные лотки торговцев, расхваливающих свой товар. В Кенсингтон-Гарденс мы наблюдали за тем, как дети, а порой и взрослые запускают кораблики в Круглом пруду. Мы гуляли по переходящим друг в друга Кенсингтон-Гарденс, Гайд-парку, Грин-парку и Сент-Джеймс-парку, любуясь этим зеленым оазисом в самом сердце большого города, о котором нам напоминал лишь доносившийся издалека шум городских улиц. Мы спускались по Пэлл Мэлл, на которой Чарльз II играл в игру, подарившую этой улице ее название
[2], и останавливались перед Уайтхоллом, чтобы почтить память его отца, Чарльза I, лишившегося здесь головы. После этого мы брали лодку и по реке плыли до Хэмптон-корта и Виндзора.
