Они прошли через двор к небольшому огороду, который был разбит в тихом уголке возле одного из вспомогательных кухонных помещений.
— Но я не Бог, — мрачно произнес Джослин. — Мои ноги, как и у любого человека, сделаны из глины, а если он думает иначе, то в один прекрасный день жестоко разочаруется. Он льнет ко мне так, что мне иногда кажется, будто он готов съесть меня заживо. Мне на некоторое время необходимо уединиться.
— И я тоже пришла к тебе докучать своими заботами, — сказала она. Они вошли в маленький сад, и их окутал аромат несметного разнообразия трав, греющихся на солнце.
Джослин сжал ее руку.
— Обременяй меня чем угодно, — попросил он и потянул ее вниз, усаживая на низкую скамью возле куста розы. Цветы только начали распускаться, и их лепестки приобрели нежно-розовый цвет, как ножки новорожденного. Пчелы из ульев успокаивающе жужжали между цветками.
Линнет искоса посмотрела на мужа. В закрытых помещениях замка, погруженная в массу обязанностей, она не имела до сих пор возможности поговорить с ним наедине.
— Даже тем, что придется прокормить еще один рот? — спросила она, улыбаясь.
Вначале он не понял, но потом она увидела, как его глаза наполнились радостным светом, который, распространяясь, озарил все его лицо. Он поцеловал ее, сперва грубо, потом с нежностью.
— Это будет подарок и огромная радость для меня, а не бремя, — ответил он, прижимая ее к себе. — И давно ты знаешь об этом?
— Всего несколько дней. У меня возникло подозрение, когда мы готовились к отъезду в Ноттингем, и с тех пор оно превратилось в уверенность. — Она засмеялась, сжав его руку. — Думаю, ребенок появится в середине зимы, где-то между Рождеством и Крещением. Я пока еще никому не говорила, но отец, кажется, догадывается. У него очень острый глаз, несмотря на то что он утверждает, будто совсем не принимает женщин во внимание. — Линнет вздохнула. — Я полагаю, можно воспользоваться моей беременностью, чтобы оставить его в постели, тогда он выживет и увидит своего внука, но наверняка просто накричит на меня и разорвет все свои повязки. Он упрямый старый осел.
— Эта новость, возможно, немного смягчит его, — задумчиво произнес Джослин, — но опять же, если он что-то подозревает, то у него имелось достаточно времени поразмышлять над таким поворотом событий; кроме того, это вряд ли надолго займет его мысли.
— А что, если мы скажем ему, что назовем ребенка его именем?
— Он лишь ответит, что это само собой разумеется, но втайне будет польщен. Но сомневаюсь, что это как-то удержит его. — Джослин покачал головой. — Если он желает домой в Арнсби, то он сделает все, чтобы поехать туда. Я смогу лишь убедить его согласиться провести на носилках большую часть переезда. Но въехать в Арнсби, лежа на спине, — это слишком много, на это он никогда не пойдет из гордости. Так что нам, скорее всего, придется найти для него спокойную лошадь на последнюю милю путешествия.
— Но он смертельно болен, — возразила Линнет. — Он потерял уйму крови, и у него нет сил, чтобы побороть лихорадку, которую, не дай бог, подхватит по дороге. Целый день трястись на носилках — это для него крайне опасно. Он говорит, что хочет умереть дома в собственной постели. Именно так все и произойдет, а его жена будет тайно злорадствовать за его спиной.
Джослин вздохнул.
— Отец сам это выбрал, — ответил он. — По всей видимости, его жизнь на исходе, и он это чувствует. Я должен исполнить его последнюю волю, позволив ему умереть дома.
— Значит, ты не остановишь его?
— Я поговорю с ним, но не стану противоречить его окончательному решению.
Поднявшись со своего места, Линнет подошла к солнечным часам, стоящим ступицей в центре колеса среди благоухающих трав. Солнце находилось почти прямо над головой, и ни одна тень не падала на гладкую серебристую поверхность сланца. Она опустила ладонь на теплый камень. «Одна жизнь только начинается, другая — подходит к завершению», — подумала она, улавливая здесь некую связь и представляя себе жизнь в виде колеса часов с темными и светлыми полосами.
Джослин подошел к ней сзади, и она повернулась, оказавшись в его объятиях, понимая, что для нее и для Джослина каждое мгновение слишком драгоценно, чтобы терять его понапрасну.
Глава 32
Рагнар, лежа на сене в конюшнях Арнсби, облокотился на руки, подперев ими голову, и посмотрел, как Гульда, кухарка, поправляет волосы, безрезультатно пытаясь вычесать соломинки, застрявшие в ее домотканом платье, бросая время от времени в его сторону искрометные взгляды из-под своих роскошных ресниц. Ее по-скандинавски ярко-голубые глаза и тяжелая белая грудь всех сводили с ума, чего нельзя сказать о крупном бугорчатом носе, тонких губах и толстых бедрах. Тем не менее она имела атлетическое телосложение и была податлива и упруга там, где это требовалось.
Гульду часто искали солдаты, охранявшие замок, и не только потому, что она соглашалась переспать с ними за жалкие гроши, но и потому, что она соблазняла их своей бесплодностью. Ни один мужчина не хотел разбрасывать свое семя, чтобы затем какая-нибудь женщина плакалась, уткнувшись ему в рубаху и жалуясь на свой растущий живот. Именно по этой причине леди Агнес не обращала никакого внимания на похотливое трудолюбие Гульды и ворчала только тогда, когда это отвлекало ее от работы на кухне.
— Я слышала, как повар говорил, будто ваш отец отправился в Ноттингем, чтобы привезти вам оттуда невесту, — произнесла она, подвязав свои светлые волосы кожаным шнурком.
Рагнар ничего не ответил и лишь потянулся. Пучки золотисто-рыжих волос торчали у него под мышками, а также выглядывали из-под расшнурованных штанов.
— Это правда? — настаивала Гульда, не страшась своей назойливости. — Вы действительно собираетесь жениться?
Ее жадные, ненасытные глаза заставили его улыбнуться и закусить губу. Спать с сыном лорда уже само по себе являлось источником гордости, но узнать что-либо непосредственно из его собственных уст могло оказаться еще более полезным.
— Всему свое время, — ответил он, пожав плечами, и поднял свою рубаху с соломы. — Вот тебе пенни. Потратишь, когда в следующий раз к нам заглянет бродячий торговец.
Она довольно охотно взяла монету, однако Рагнар заметил, как она насупилась. Он сжал губы от злости. Как смеет эта гулящая девка думать, что он также станет платить ей еще и сведениями, носящими личный характер.
— Ну все, ступай, иди на кухню. Тебя там и так давно уже нет! — Он шлепнул ее сзади, как бы подталкивая вперед к выходу.
Она взвизгнула и, потирая зад, произнесла с укоризной в голосе:
— Это вы оторвали меня от служебных обязанностей и продержали здесь так долго.
Рагнар грубо захохотал.
— Если тебе нужна короткая прогулка, то в следующий раз попроси Иво оседлать тебя!
— В следующий раз так и поступлю, — ответила она, поставив ногу на верхнюю перекладину деревянной лестницы. Внизу, возле лошадей, кто-то громко возился, и она, быстро глянув вниз, откинула голову и посмотрела на Рагнара.
