— А почему же в этом форте так мало солдат? — угрюмо спросил Пьер.
— Когда-то было больше, — вздохнул полковник. — А после начальство приказало отослать большинство людей в Англию, и мне пришлось подчиниться.
— Начальство велит тебе готовиться к возвращению в Англию? — Пьер взял книгу со стола полковника, пролистал несколько страниц.
— Если я смогу начать торговлю с оджибве, да ещё и с белыми, которые могут поселиться возле новой церкви, необязательно будет бросать форт. — Полковник Грин вернулся к счетной книге. — Я уверен, тогда сюда вернут людей, может, даже разрешат приехать женам. Я по своей уже соскучился.
— Да, приятно иметь женщину под рукой, — прошептал Пьер, но полковник не расслышал.
Сощурив глаза, Пьер смотрел, как опускается солнце. Скоро он пойдет на поиски этой скво, но совсем не для того, чтобы не скучать в постели.
Она должна умереть. Он ненавидел и боялся ее.
И ему хотелось всадить нож ей в сердце!
20
…И если участь тех, кого люблю,
Окажется мрачней полночной тьмы,
Надежда ясноглазая, молю,
Дай светлых утешений мне взаймы.
Джон Китс
Солнечный Ястреб не сводил глаз с отца и потому не заметил, как его окружили воины Цветущей Долины.
Двое прыгнули сзади и повалили его на землю.
Храбрый воин Орлиное Крыло стоял над ним, сложив руки на груди, и буквально испепелял взглядом.
По их поведению Солнечный Ястреб понял, что они не заметили, что проповедник отошел от них, они видели только, как он упал. И тут же решили, что виноват Солнечный Ястреб.
— Что ты сделал с нашим другом Черной Рубахой? — Орлиное Крыло обвиняюще ткнул в него пальцем.
Но Солнечный Ястреб не слышал его, он даже не заметил, что воины все еще прижимают его к земле.
Он смотрел только на отца — слишком уж неподвижен он был. Кто-то из Черных Рубах склонился над ним, проверяя пульс. Другой — положил ему на лоб влажную тряпку.
— Солнечный Ястреб, ты в очередной раз доказал, что не достоин нашего доверия! — Орлиное Крыло кивнул своим людям. — Заберите его и заприте! Он не увидит солнца, пока не ответит на все вопросы!
Солнечный Ястреб нахмурился, когда воины, выкручивая руки, подняли его с земли и повели прочь.
Не стоит говорить им, что этот человек — его отец, и он никогда и ни за что не причинил бы ему боли. Воины все равно не поверят.
Наверно, и его собственные воины не поверят, если сказать им правду. Они видят в своем вожде человека одной с ними крови. Да и сам он считал, что та жизнь среди белых осталась позади.
Чутье подсказывало ему, что лучше пока не разглашать правду. Это может напомнить… уж не станут ли индейцы считать Солнечного Ястреба слабым человеком, если окажется, что он — сын этого белого? Хуже того, не перестанет ли он быть достойным человеком в глазах Цветущей Долины? А может, его посчитают слабаком, если он не откроет правды?
Он не знал, как поступить. Он так долго вел жизнь индейца, что теперь ему было тяжело признать, что он белый по рождению, ведь бледнолицые так бессердечны по отношению к его краснокожим собратьям. Долгие годы прошлое было спрятано в глубине его сердца, и казалось, что оно уже умерло.
Но вот здесь его отец. Солнечный Ястреб любил его сейчас не меньше, чем когда был маленьким мальчиком. Тогда он обожествлял этого человека, стоявшего на страже всего доброго на земле, человека, который был для него всем — священником, отцом, другом.
И тут вдруг сердце замерло — чей-то голос за спиной произнес его имя.
И это был голос отца. Очнувшись, он увидел, как сына уводят прочь, и окликнул его.
Только отец мог доказать, что Солнечный Ястреб не причинил ему вреда. Но он мог и рассказать о нем много лишнего.
Отец назвал Солнечного Ястреба его индейским именем. Сын затаил дыхание, опасаясь, что отец обратится к нему по имени, данному при рождении.
С громко бьющимся сердцем представлял он, как отец Хершел Дэвидсон объявляет всему миру, что он — белый отец Солнечного Ястреба.
Но отец, кажется, понял, что об этом надо молчать. Он подошел к Ястребу, улыбнулся и мягко отвел руки воинов.
— Он не повинен в моем обмороке, — сказал отец Дэвидсон. Он словно смотрел прямо в душу и видел там маленького мальчика из далекого прошлого, который стал сейчас взрослым мужчиной и могущественным вождем.
— Нет, этот человек не виновен, — повторил он. — Время от времени сердце тревожит меня. Потому я и потерял сознание.
У отца больное сердце! Солнечный Ястреб был потрясен. Нет, не может быть! Неужели судьба свела их вновь после стольких лет, чтобы отец тут же умер от сердечного приступа!
Ему хотелось броситься к отцу, обнять его и снова почувствовать себя ребенком, но не двинулся с места. Когда они останутся одни, они раскроют друг другу объятия, которых были лишены столько лет из-за злодеяний изгоев индейских племен. Им так многим нужно поделиться друг с другом, так многое нужно наверстать!
Сердце Солнечного Ястреба переполняло счастье — судьба подарила им радость встречи. Его отец жив, и Великий Дух переплел их пути.
— Я бы хотел поговорить с Солнечным Ястребом наедине, — отец Дэвидсон, не спеша, посмотрел по сторонам, сперва на воинов, потом на своих друзей. Ему не терпелось сказать друзьям, что это — его сын, тот самый сын, о котором он столько рассказывал. Конечно, когда он говорил о сыне, он не предполагал, что его Джеффри зовут сейчас индейским именем и сам он теперь скорее индеец, чем белый.
Для отца Дэвидсона это было неважно. Важно, что Бог вновь соединил их.
Солнечный Ястреб внимательно посмотрел на воинов Орлиного Крыла, их глаза горели недоверием, даже негодованием. Наверно, они считали, что раз глава Черных Рубах выбрал Солнечного Ястреба для Совета, он ставит его и его народ выше народа общины Северного Сияния.
«Да какое это имеет значение?» — убеждал себя Соленый Ястреб. Так или иначе, этим воинам не должно быть никакого дела до выбора людей в черных одеждах. Не пристало индейцам искать союза с ними.
Но теперь, когда Солнечный Ястреб знал, что этот человек — его отец и у него больное сердце, он был рад, что эти воины помогли ему построить церковь.
Он сам позаботится, чтобы его воины пришли завтра, и тоже помогли отцу построить дом, где он будет жить.
Он больше не возмущался, что здесь строят церковь — ведь это церковь его отца.
Он взглянул на колокол и едва сдержал слезы, подступившие к глазам. С какой радостью он поможет поднять его на звонницу, с какой гордостью будет слушать его звон, плывущий над лесом, — ведь это колокол его отца…
