Спустя час Раскольников ушел. Шел и думал, в калитке едва не столкнулся с толстой цветастой молочницей, державшей в руках на сей раз не бидон, а ведро с тряпкой. На ведро-то Раскольников посмотрел, а в лицо молочницы нет. Та тоже прошла мимо, задумавшись о чем-то своем.
— Елена Викторовна попросила меня полы в доме вымыть, — в ответ на немой вопрос Златы, чем-то расстроенной и напряженной, сказала Катюша Маслова, притворяясь Надеждой Петровной.
Злата не поняла, какая такая Елена Викторовна в доме объявилась.
— Леночка, — уточнил Василий Сергеевич, а молочнице с ведром вежливо, как культурный человек, сказал: — Начните с другой стороны дома.
Ему не терпелось поговорить со Златой.
Надежда Петровна не возражала — с другой так с другой. Ей и так крупно повезло: она заслужила доверие Леночки, будет теперь приходить сюда часто: и молоко носить, и полы «вылизывать».
— Главное, не торопиться, — уговаривала себя Катюша, шлепая сырой тряпкой по деревянным половицам, потом вытирая их насухо.
Ей очень хотелось тоже послушать Злату, понять, что ее беспокоит, но от места, где Катюша сейчас находилась, до неразборчивых слов Златы было ходу двадцать шагов. Пройти их незаметно по открытому пространству веранды, завернув за угол, казалось нереальным. Так рисковать Катюша не смела. Не время еще рисковать.
Она и сама не знала, что надо ей в чужом доме. Сначала, приехав давно, месяц назад, к тете Зине, свалившись настоящей бабушкиной подружке на голову, как снег посреди лета, усталая, напуганная воображаемыми преследователями, Катюша хотела немедленно, чуть отдохнув и вымыв руки и голову, идти за объяснениями к Злате Артемовне. И правильно, что она так не сделала, правильно, что послушалась тетю Зину, сказавшую ей: «Утро вечера мудренее».
Утро оказалось не просто мудрым, мудреным. В гости к тете Зине по приглашению хозяйки явилась соседка Дуся, привела с собой сына Сережу. Катюша спросила Сережу про собаку. Тот засмущался, Катюша его поцеловала в красное, как огонь, ухо. Сережа замотал головой, спрятался глупым лицом с характерно маленькими глазами в коленях у матери. Они подружились — беглая Катюша, отпущенный до суда Сережа. Прочитав по губам матери, что женщины говорят о Злате Басмановой, советуясь, идти или не идти Катюше к режиссерше, Сережа скорчил жалобную гримаску, замычал, по-своему залопотал, обращаясь ко всем. Только Дуся его поняла, переспросила, пожала плечами, словам сына, скорее всего, не придала значения. Сережа заволновался, рассердился, что ему не верят, топнул ногой. Катюша его пожалела, попросила Дусю рассказать ей и тете Зине Сережин рассказ, приготовилась внимательно слушать, сделала вид, что ей интересно. Через минуту ей и притворяться, и делать вид не надо было. Сережа поведал ей неизвестные следствию подробности того дня, когда якобы он убил режиссера Басманова.
— Злата плохая, — переводила через каждое предложение Дуся слова сына.
Сопоставив факты Сережи и свои собственные, Катюша с Дусей, Сережей и тетей Зиной согласилась — к Злате Артемовне сегодня ходить не надо, погодить нужно.
Оказалось, что в день убийства режиссера Басманова Сережа в хозяйской роще рубил старые деревья. Артем Сергеевич сидел у него на виду, в плетеном кресле, укрытый пледом, который принесла Леночка, ничего не делал, курил и смотрел вдаль. Сереже осталось совсем немного доработать, когда к нему — как из-под земли выросла — подошла хозяйская дочь Злата, жестами и медленно проговаривая слова, чтобы Сережа понял, велела принести молока для Гриши. Сережа оставил на полчаса работу, а когда принес молоко, застал Злату за странным занятием. Он, впопыхах, торопясь, даже чуть не наступил на нее, ползущую по траве в сторону калитки. Сережа не успел ничего подумать — это природа устроила так, что он и соображал медленно, и крика Василия Сергеевича не услышал. Чуть приподняв голову, Злата показала на дом — неси, дескать, молоко, там ждут не дождутся. Сережа до дома дойти не успел. Навстречу ему бежал, спотыкаясь, смешно открывая рот, Василий Сергеевич. Лицо его было страшно, а когда он увидел добродушно улыбающегося Сережу, и вовсе перекосилось. Вскоре приехала милиция, нашла Сережин топор рядом с трупом Артема Сергеевича. На топоре Сережа увидел кровь и седые волосы. Про Злату Артемовну он, естественно, в суматохе тех дней, изменивших его жизнь от хорошего к плохому, забыл. И сейчас бы не вспомнил, если бы не Катюша, которая хотела пойти в гиблое место — к Злате.
— То есть ты хочешь сказать, что, когда ушел за молоком, Артем Сергеевич был жив? — спросила Катюша Сережу.
Дуся перевела. Сережа вспомнил и кивнул.
— А когда ты пришел, он был уже убит? — снова спросила Катюша дауна.
И снова Дуся перевела. И снова Сережа кивнул, теперь уже сразу, не вспоминая. Разве мог он такое забыть?
— А Злата Артемовна ползла по траве к калитке, чтобы ее никто не заметил?
Дуся вздохнула, переводить не стала.
— Ему все равно никто не поверит. Скажут, что выдумал, что я выдумала, чтобы сына обелить.
Все в тишине стали думать: Катюша — что делать, Дуся, что будет с сыном дальше, что вот и выходит, что он страдает невинно, тетя Зина — как помочь Катюше.
— А что, Дуся, — спросила тетя Зина соседку, — молоко-то Басмановы у тебя покупают?
— Отказались, — не отвлекаясь от дум о сыне, ответила Дуся, выражением лица похожая на мадонну с журнальной картинки, висевшей у нее за спиной на стене. — Да вроде, говорили мне соседки, мальчонка-то басмановский мое требует. Может, и передумают еще?
Катюша совсем расстроилась: убийство Артема Басманова Златой никак не укладывалось у нее в голове. Сережа, забыв о своем рассказе, казался счастливым — он рисовал для Катюши цветок. Дуся молчала, продолжала быть похожей на мадонну. Одна тетя Зина взяла да сказала:
— А вот что мы сделаем, девы, — глядя на Катю и Дусю. — Поможем тебе и тебе.
Сережа не слышал, каким образом будет осуществляться взаимовыгодное сотрудничество его мамы и Катюши, — он рисовал цветок. Но когда он подал рисунок, изображающий много цветов в одном, той, которой был благодарен за доброту, Катюша, Дуся и тетя Зина уже обо всем договорились. Сережин цветок им всем понравился.
«Обрядовый» костюм и образ тети Зининой племянницы из Хабаровска они придумывали вместе. Когда Катюша вышла из своей комнаты молочницей, Сережа ее испугался, как испугался бы любого незнакомого человека, незаметно, пока Сережа рисовал, прошмыгнувшего в дом. Глядя на реакцию бесхитростного дауна, троица облегченно вздохнула. Толстая, на подкладках, цветастая юбка, накрашенная, в рыжем парике, молочница совсем была не похожа на полненькую, миловидную, не пользующуюся косметикой, Катюшу — такой, какой ее один раз видела Злата Артемовна. А когда Дуся, сбегав к себе, «оторвала от сердца» свои парадно-выходные, единственные туфли на платформе и Катюша их надела, сравнявшись высотой со Златой, то тут и вовсе все поняли — фокус с переодеванием получился. Разведчика в дом Басмановых засылать можно и пора.
