— Ну хорошо, — сказал он. — Из лавки украли нечто ценное. И все же, откуда ты знаешь, что речь идет о деньгах? Может, то было что-то другое. Может, под полом хранились важные бумаги — например, документы, где содержались военные тайны.
— Вы хотите сказать, что мистер Лион шпион?
— Нет, ничего подобного я не говорю. Я всего лишь спрашиваю, почему ты уверен в том, что украли деньги, а не что другое.
Саймон снова глянул в сторону Графа.
— Сквайр, почему бы вам не выслушать Саймона до конца, — сказал Граф, — а уж потом задавать вопросы?
Мистер Меламед кивнул Саймону, и мальчик продолжил:
— Мистер Уорбург пришел в лавку примерно тогда же, когда мистеру Лиону стало плохо. Он послал меня за доктором, и я побежал домой к одному, который живет неподалеку от лавки. Пока он осматривал мистера Лиона, мистер Уорбург вышел в заднюю комнату, и я за ним. Вижу, он подошел к столу и смотрит на дыру в полу^ Потом поднял голову и странно поглядел на меня. А затем он вернулся в торговую комнату, потому что его позвал доктор, и тут я себе сказал: «Саймон, пора утекать».
— Утекать?
— Так мистер Мюллер говорит, сэр. Он рассказывал, что на севере, откуда он родом, так говорят, когда падает кувшин с молоком и оно разливается во все стороны. Утекает. Мистер Мюллер сказал, что вот так и мы, мальчишки, поступаем, когда надо идти на урок. Мы утекаем, сэр.
— Понимаю. То есть утром ты решил, что разумнее всего будет утечь из лавки.
— Да. Потому что если бы мистер Лион узнал, что у меня есть ключ и гинея…
— Гинея? — переспросил мистер Меламед.
И вновь Саймон бросил взгляд на Графа.
— Ты пропустил эту часть истории, Саймон, — сказал Граф. — Лучше расскажи мистеру Меламеду все, что тебе известно.
— Потому-то я и знаю, что украли именно деньги, мистер Меламед. Когда мужчина с мальчиком шли по улице, из шкатулки, которую нес мужчина, выпала монета. Мальчик нагнулся, хотел подобрать ее, но монета укатилась далеко. Он хотел ее поискать, но мужчина сказал, дескать, не стоит, и они пошли дальше. Но я-то знал, куда она закатилась, и, прежде чем пойти за ними, подобрал монету. Но это не я украл ее, мистер Меламед. И я бы отдал ее мистеру Лиону, если бы не…
Мальчик опять посмотрел на Графа. Тот вынул из кармана гинею и показал ее мистеру Меламеду:
— Я взял эту монету как предварительную плату за стол и кров. У меня доброе сердце, сквайр, но, в отличие от некоторых, я не в том положении, чтобы заниматься благотворительностью.
Мистер Меламед молчал, пытаясь понять, насколько правдивы показания Саймона. Он верил, что одинокий ребенок, ища утешения, мог отправиться к дому, где когда-то был счастлив. Но странно то, что Саймон решил прогуляться в Корнхилл, и еще страннее то, что он оказался на этой улочке в ту самую минуту, когда воры выходили из лавки.
— Ты разглядел лицо мужчины или мальчика?
— Нет, сэр. Было темно, луна не светила.
— И однако же гинею ты увидел.
— Свет праведных весело горит, — сказал Граф.
— Светильник же нечестивых угасает, — ответил мистер Меламед, завершая стих. — Я тоже могу цитировать Притчи Соломоновы. Но это не объясняет, как Саймон мог увидеть монету.
— Не увидеть, сквайр, а услышать, — уточнил Велик’он. — Он слышал, как монета звякнула о землю. Если бы в ваших карманах было так же пусто, как у Саймона, вы бы тоже научились различать звон каждой упавшей монетки.
— Итак, он слышал, как гинея упала на землю, — подытожил мистер Меламед. — Но, кроме того, Саймон, ты слышал, как мужчина говорил с мальчиком. Что ты можешь сказать о его речи? Как тебе кажется, это был джентльмен или…
— Ой, мистер Меламед, это уж точно был джентльмен, вроде вас и мистера Лиона.
— Почему ты так уверен в этом?
— Потому что он и мальчик говорили на иностранном языке.
— На каком же?
— Не знаю, сэр. Знаю только, что на иностранном. Не на английском и не на еврейском.
Мистер Меламед привез Саймона в приют и вернулся домой, к тихой трапезе в маленькой гостиной — он не любил обедать один в просторной, торжественной столовой. Хорошо, что он сумел забрать мальчика от Графа и его свиты. И, к счастью, мистер Мюллер поверил мистеру Меламеду, когда тот объяснил, что в исчезновении Саймона со склада не было ничего подозрительного, ребенок просто-напросто заблудился.
Да, директор приюта поверил его рассказу. Но может ли он сам верить рассказу мальчика? Ему очень хотелось, чтобы история Саймона оказалась правдой. Мистер Меламед понимал, что ребенок, у которого не осталось на свете ни одной родной души, мог сбежать от испуга, даже будучи ни в чем не повинным. Случись так, что ищейки с Боу-стрит взялись бы расследовать это преступление и узнали, что в нем замешан мальчик, они схватили бы его, не разбираясь, виновен ли он, — особенно если бы нашли у него ключ от лавки и гинею.
Но если Саймон невиновен, почему он сохранил ключ? И если он сбежал к Графу из страха, то почему Граф не избавился от ключа? Если же Граф использовал ребенка как вора и был намерен продолжать обворовывать мистера Лиона, когда у того заведется новая шкатулка с деньгами — почему же он не приказал Саймону положить ключ обратно в ящик стола? У мальчика была возможность проделать это утром, когда мистер Лион занемог, и никто бы не узнал, что ключ на время пропадал. Зачем хранить у себя столь явную улику, если не хочешь болтаться на виселице?
Быть может, ребенок в своей невинности надеялся, что ключ послужит подтверждением его рассказа? Или это Граф Грэйвел-лейнский вновь хочет посмеяться над ним?
— У вас будут еще распоряжения, сэр? — в комнату вошел дворецкий и принялся убирать со стола. Мистер Меламед очень устал после этого поистине изнурительного дня; ему хотелось сказать слугам, что можно закрывать двери на ночь. Но он знал, что в эту минуту мистер Лион в тревоге ждет от него известий.
— Пожалуйста, распорядитесь, чтобы через полчаса прислали карету.
— Да, сэр.
Дворецкий вышел, унося посуду, а мистер Меламед еще некоторое время сидел за столом, допивая кофе. Темная капля упала на его жилет, и он вытащил носовой платок, чтобы промокнуть пятно. Раздался негромкий звон — что-то выпало из платка на пол.
Разгадка не замедлила явиться — то была пуговица, и притом необычная: с выгравированной эмблемой, возможно, гербом некоего знатного рода. Он предположил, что пуговица могла оторваться от сюртука слуги — на одежде графских и герцогских слуг нередко значился герб их знатных хозяев. Что до того, кто завернул ее в платок, — на этот счет у него не было сомнений. Он помнил, каким театральным жестом Граф Грэйвел-лейнский засунул платок в карман его плаща, когда они стояли на крыше. Но зачем?
Не пытается ли Граф снова повести его по ложному пути? Едва ли он хочет помочь мистеру Меламеду, ведь они вовсе не друзья. Возможно, пуговицу подбросили, чтобы сбить его со следа, отвлечь его на день-другой, а тем временем Граф успеет избавиться от денег.
