— Бла, бла, бла! — рассмеялся парень. — В моих руках сейчас судьба всего города. Как я счастлив. Только вот эти самые ручки, пусть они и не очень мозолистые, но очень хотят денежек. Просто чешутся от желания.
— Значит, ты не веришь мне? — Марина даже топнула ногой от отчаяния.
— Конечно, не верю! Сказки рассказывай кому-нибудь другому. А мне гони бабки.
— Ладно, гаденыш! — Тут к Марине присоединилась Вера. — Бери свои деньги. Тут ровно один кусок. Черт с тобой. Но только попробуй, обмани! Если не откроешь дверь, найду тебя на краю света и оторву тебе голову.
И Вера, встав на цыпочки, протянула Кириллу руку, в которой что-то было.
— Ой, как страшно! — воскликнул Кирилл и, в свою очередь, потянулся за деньгами. В последний момент до него дошло, что это ловушка, и он отдернул руку назад, но было уже поздно. Вера слегка подпрыгнула и схватила Кирилла за запястье. Резко дернула на себя, и парня буквально расплющило о решетку. — Ой! Больно! Пусти! Пусти, говорю! Ой!
К его голосу тут же присоединился голос Маши, которая до этого не давала о себе знать.
— Что вы делаете? Отпустите его сейчас же! Ему же больно! Кирилл! Кирилл! Что с тобой! Ты весь синий!
Кирилл изо всех сил пытался выдернуть руку назад, но у Веры была железная хватка. Она крепко держала руку Кирилла и криво ухмылялась:
— Ну что, и дальше будем шутить?
— Ой, тетенька, пустите! — верещал Кирилл. — Я больше не буду! Честное слово! Мне больно!
— Больно? Нет, это не больно, по сравнению с тем, что с тобой будет, если через пять минут твоя подружка не откроет дверь. Сначала я раздроблю тебе кисть, потом сломаю запястье, потом выверну твой локоть на триста шестьдесят градусов, после чего твоя рука выйдет из плеча и окажется здесь на полу. Вот тогда тебе будет действительно больно. Так больно, что от болевого шока твое сердце разорвется на части, а волосы станут седыми. Итак, время пошло.
Вера говорила это таким зловещим голосом, что даже Марине и Нику стало не по себе.
Кирилл опять зарыдал.
— Мы откроем! Откроем! — сквозь рыдания кричал он. — Машка! Беги, открывай! Боже! Мое сердце уже болит! Не убивайте меня! Пожалуйста!
— Минута прошла, — сухо сказала на это Вера Грач.
За дверью что-то загремело, заскрежетало. Железо отъехало в сторону, и в подвал хлынул свет уже с другой стороны, из открытой двери, в которой стояла испуганная и заплаканная Маша. Вредным и жадным ребятишкам повезло, что бронированная дверь подвала была закрыта только на засов. Толик Круглов не подумал о том, что узников могут спасти добрые прохожие.
Вера отпустила Кирилла, и сыщики вышли наружу, грязные, мокрые, опаленные, но гордые от одержанной победы.
— Послушай, — уже на улице обратилась Марина к Вере, — откуда у тебя взялись деньги? У нас ведь все отобрали.
— А у меня нет денег, — ответила Вера.
— Как нет? А что же тогда ты протянула этому недоумку?
— Вот это.
И Вера показала Марине простой носовой платок. Правда, он был с темно-зеленой каемочкой.
— Жадность фраерка сгубила, — понимающе кивнула Марина. — А ты молодец, Вера Грач! Делаешь успехи на оперативном поприще.
— Служу Отечеству! — улыбнулась бывшая десантница.
ЗАЦЕПКА
Подойдя ко второй группе задержанных, Степанов сразу решил взять быка за рога.
— Всем предъявить документы, — рявкнул он.
Окруженные отрядом из двадцати человек, задержанные вздрогнули. Один из них несмело вышел вперед и жалобно завопил:
— А в чем дело, гражданин начальник? В чем наша вина? За что задержали?
— Вопросы здесь буду задавать я! — громко объявил Степанов и подошел к говорившему. — Кто такой?
— Соколов, — ответил тот. — Роман Евстратьевич.
— Паспорт.
— Нет паспорта.
— Почему?
— Он там остался.
— Где?
— На берегу, в лагере. Вы же сами налетели, не дали ни собраться, ни одеться по-человечески. Повязали да сюда приволокли. Какие уж тут документы?
— Ага, — обрадовался Степанов. — Так, значит, паспорт все-таки есть?
— А как же? Конечно, есть. Только в лагере. С собой ни у кого нет.
Степанов обвел группу задержанных и спросил:
— Значит, здесь у вас документов нет?
Все дружно ответили, что нет.
— В лагерь! — дал команду Степанов.
И голубых повели обратно в лагерь на восточную часть острова. Нельзя сказать, чтобы они были слишком опечалены. Наоборот, все происходящее было для них своего рода развлечением. Ведь жизнь на острове не отличалась особым разнообразием. Голубые бодренько шли к лагерю по песчаному берегу.
— Вместе весело шагать по просторам! — неожиданно запел один из них.
— По просторам! По просторам! — тут же подхватили остальные. — И, конечно, припевать лучше хором! Лучше хором! Лучше хором!
— Отставить! — закричал Степанов. — Прекратите петь!
— Ну вот, — заворчали певцы, — полное отсутствие свободы слова. Даже петь не дают.
— Вот отпустим вас, — сказал на это Степанов, — тогда пойте сколько влезет.
— Когда же вы нас отпустите?
— Когда выясним ваши личности. Не раньше.
— А ну это запросто, — сказал Роман Евстратьевич. — Лично мой паспорт у меня в джинсах, а джинсы в палатке. А палатка в лагере. Сейчас все выяснится. Недоразумение будет улажено. Я в этом уверен.
Никто ему ничего на это не ответил.
— Спой-ка с нами, перепелка, перепелочка! — начал было опять тот, что завел песню. Но один из омоновцев дал ему сапогом под колено, и певец свалился в песок. Запевале дали пару пинков под зад и заставили встать и идти дальше.
Больше попыток петь не было. Маленький отряд продолжал путь к лагерю. Теперь задержанные шли уже не так бодро. Они опасливо поглядывали на солдат, каждый из которых были под два метра. Дорога до лагеря заняла двадцать пять минут.
Лагерь у геев был не в пример лагерю нудистов. Три четырехместные палатки да два шалаша, вот и все. И место для костра. На перекладине, положенной на две рогатины, печально висел почерневший от копоти котел.
Милиционеры тут же окружили лагерь и приказали задержанным предъявить документы. Голубые быстренько исчезли в палатках.
Прошло пять минут, после чего показался Роман Евстратьевич. Он был в костюме и в галстуке и имел очень даже приличный вид. Встретив его в городе, никто бы не подумал, что он обитатель восточной части Коровьего острова. Роман Евстратьевич подошел к Степанову и протянул ему паспорт.
