– И как, дал он тебе другой порошочек? – поинтересовался Самсоныч.
Жан признался, что дал, только проверить его действие у него не представилось пока возможности.
Самсоныч мягко отобрал нож у Николая и вдруг молниеносно направил Жану в пах.
– Вот отрезать тебе его, к чертовой матери, – прошипел он, – тогда все твои проблемы сами собой решатся.
И такая холодная ярость была в его голосе, что даже Николай испугался. А Жан вспомнил, что рассказывали шепотом в ресторане про боевое прошлое Самсоныча. И поверил, что все правда. И так испугался, что едкий пот потек по его лицу и спине.
– Ты куда дел девку, козел вонючий? – спросил Самсоныч таким же страшным шепотом. – Ты, Жан, меня не зли, лучше сразу скажи все как есть.
Николай знал, что от страха люди бледнеют. Или синеют.
Оказалось, что чернокожие от страха сереют. Кожа у Жана на лице мгновенно стала серой. Такой ровный цвет, как петербургское небо в ноябре. Без просветов.
Не отрывая черных выкаченных глаз от ножа, находящегося в опасной близости от самой дорогой для Жана части его тела, он блеющим голосом сказал адрес.
– Не верю, – решительно сказал Николай, – не верю, что она так просто сдалась.
– Точно, – согласился Самсоныч, – девка сильная, видная, смелая, отбилась бы.
Жан униженно сполз по стене на пол и, захлебываясь словами, признался, что брызнул Асе в лицо из баллончика, что дал ему тот самый черный тип.
– Убил бы, – сказал Самсоныч Николаю, – да больно уж повар хороший. Другого такого не найти. Езжай уж, сам разберись, если что надо – обращайся.
Николай пнул на прощание повара ногой и вышел.
Дом, куда отвез Жан ночью Асю, находился в самом престижном районе города, на Суворовском проспекте. Дом был старый, но отлично отремонтирован, с лепными карнизами, ажурными балконами и мускулистыми кариатидами, которые эти балконы старательно поддерживали. Двери подъезда были огромные – не человек, карета войдет – и наглухо закрыты.
Николай остановил машину чуть в стороне, на другой стороне улицы, чтобы не попасть в обозрение камеры, которая была установлена над дверями.
«Дохлое дело, – подумал он, – в такой подъезд и соваться нечего. Видно, что дом непростой».
Он вышел из машины и скучающим шагом пошел вдоль дома до ворот, которые тоже были наглухо закрыты, однако висела рядом табличка, что въезд действующий и машины не ставить.
Николай потоптался рядом и хотел было уже уходить несолоно хлебавши, как ворота открылись, и выехала оттуда очень большая черная машина. Номера на ней были дипломатические, а стекла темные, непрозрачные, только спереди успел углядеть Николай чернокожего водителя.
Николай прислушался к себе и понял, что, если даже Аси в машине нет, все равно нужно ехать за ней, потому что только это может пролить свет на местонахождение девушки.
Николай заторопился к своей машине, не упуская из виду ту, черную. Через несколько минут, когда выехали на Литейный проспект, он понял, что те едут к Асиному дому.
На Литейном всегда жуткие пробки. Проклятая черная машина проскочила по встречке, ее пропустили, увидев номера, а Николай застрял надолго.
А когда приехал к Асиному дому, то с удовлетворением увидел знакомую черную машину, припаркованную возле ее подъезда. В машине на этот раз никого не было. Николай подошел к подъезду, раздумывая, звонить или нет.
И тут дверь открылась и выпустила скромно, но чисто одетого приличного старичка. Старичок вежливо придержал дверь и пошел своей дорогой, Николай же одним духом взбежал на пятый этаж.
Дверь Асиной квартиры была приоткрыта, как потом оказалось, это переводчик Сергей Константинович, уходя, просто прикрыл ее, боясь хлопнуть.
– Ася! – крикнул Николай, войдя в прихожую и прислушиваясь. – Ты дома?
Никто ему не ответил, только вдалеке слышалась какая-то подозрительная возня. Николай пролетел по коридору, длинному, как кишка, заглянул мимоходом в комнату, где принимала его Ася, и еще в одну, где пахло сухими травами и лекарствами (она говорила, там бабушка жила), и ворвался на кухню.
Посреди небольшой кухоньки топтался здоровый черный, как африканская ночь, детина.
Николая он не заметил, потому что все его внимание было направлено на высокий стенной шкаф (для чего он на кухне, интересно знать). Дверца шкафа была распахнута и болталась на одной петле, а из шкафа торчали… Николай не поверил своим глазам.
Из стенного шкафа торчали не только ноги, а вся нижняя половина человека. Половина была весьма внушительных размеров. Половина была в дорогих хотя и помятых черных брюках и в одном дорогом же ботинке. Второй итальянский ботинок очень приличного размера валялся на полу посреди кухни.
– Стоять! – крикнул Николай. – Полиция!
И тут вспомнил, что в данный момент он тут, можно сказать, по личному делу и что нет у него права никого задерживать. И оружия у него тоже нет. Чернокожий детина обернулся на крик, смерил Николая взглядом и рявкнул что-то на своем языке.
Николай знать не знал ни одного из языков языковой семьи банту, но сразу понял, что чернокожий велел ему отвалить по-хорошему и не лезть не в свое дело.
Ах так! Николай встал в боксерскую стойку. Когда-то он занимался боксом, в соревнованиях участвовал. Чернокожий был здоров как бык, у Николая мелькнула мысль, не он ли стукнул лбами двух пьянчужек в забегаловке у Нины. Но тогда, значит, Индюкова и Вожеватова убил тоже он. Опасный тип. Но Николай тоже не промах. И чернокожий это понял, потому что принял его всерьез.
Он бросил ненадолго заднюю половину своего шефа и решил, надо думать, разобраться с Николаем раз и навсегда. Шагнул к нему, выбросив вперед руку. Николай ловко уклонился, поднырнул под длинную руку и нанес мощный, как он думал, удар черному в живот. Удар этот не произвел на того особого впечатления, а у Николая было такое чувство, что он ударил в каменную стену.
Однако медлить было нельзя. Николай отступил на шаг, черный же остался на месте, возле своего шефа, очевидно, у него это было на уровне инстинктов.
В крошечной кухоньке негде было развернуться двум довольно крупным мужчинам, у Николая было больше свободы для маневра, он вообще был более подвижным.
Тем временем собака на чердаке бросила искусанную руку шефа и вцепилась ему в щеку. Шеф задергался и заревел носорогом. Его телохранитель отвлекся на секунду, и Николай влепил ему в челюсть свой коронный удар левой.
Он вложил в удар всю свою силу, и чернокожий не упал, конечно, но покачнулся. Но тут же пришел в себя и ударил Николая в солнечное сплетение, отчего тот отлетел к кухонному столику и своротил его напрочь. Посыпались осколки посуды, покатился по полу чайник, рухнул карниз с занавеской, и пришлось бы Николаю совсем плохо, если бы шеф титаническим усилием не отломал пару досок и не грохнулся с чердака на кухню, придавив слегка своего телохранителя, который не ожидал от шефа такой подлянки и не успел отскочить. Николай еще успел двинуть его по морде чайником, когда раздался крик:
