Когда в Сан-Карлосе узнали об обстоятельствах гибели подполковника Джоунза, все сошлись во мнениях — ничего другого и ожидать не приходилось. Он поступил как классический романтик, совершил героический жест, ведь для него Гуз-Грин стал явным апогеем жизни солдата, к тому же Джоунз не мог видеть своих бойцов делающими нечто такое, чего не делал он сам. Некоторые офицеры, однако, считали отважный поступок «Эйча» на склонах Дарвин-Хилла довольно безответственным, ибо он забыл о возложенных на него жизненно важных обязанностях — об осуществлении командования батальоном на поле боя. Майор Кибл позднее указывал, что в тот конкретный момент, когда подполковник Джоунз отважился на фатальный шаг, его 2-й парашютный батальон оказался перед лицом большой проблемы — он утратил способность к тактическому маневру перед лицом подавляющего огневого превосходства противника. Переломить ситуацию немедленно — именно это и требовалось в том положении. И тогда, в те минуты, «Эйч» со своей тактической штабной командой являлся на высоте Дарвин-Хилл очень ценной для развития всего боя группой вооруженных людей. Командир стремился воспользоваться данным обстоятельством. Как подытожил Кибл: «Он попросту делал то, что должен был делать его батальон». Попытка прорыва почти в одиночку вполне вписывалась в принятые в британской армии поистине великие традиции руководством батальоном на поле боя. Чуткий, импульсивный и до конца преданный долгу солдат, отдавший жизнь эа родину, превратился в национального героя и удостоился чести награждения крестом ордена Виктории посмертно. Трудно поверить, что, доведись «Эйчу» пройти через все снова, он поступил бы иначе. Возглавлявший наряду с ним длинные списки солдат батальона, награжденных за Гуз-Грин, майор Кристофер Кибл получил орден «За выдающиеся заслуги», а Дэр Фаррар-Хокли и Джон Кросленд — Военный крест.
Всего 2-й батальон Парашютного полка потерял семнадцать человек убитыми и тридцать пять ранеными — дорогая цена
[441]. В то же время однако и поразительно малая, принимая во внимание продолжительность и ожесточенный характер той пусть скромной по размаху, но жаркой по характеру битвы. Знай десантники об истинной силе обороны, успей они завершить штурм в темноте при куда более сильной огневой поддержке, вполне возможно, им удалось проложить себе с боем путь в Гуз-Грин значительно быстрее и меньшей ценой. После войны высокопоставленные офицеры в Лондоне соединили голоса для выражения удивления по поводу того, что совместно с 2-м парашютным батальоном не отправили больше людей, не устроили одновременно какую-то отвлекающую атаку в тылу, перебросив туда некоторое количество войск на вертолетах. Неведение командования 3-й бригады коммандос в отношении действительной численности противника в Гуз-Грине являлось результатом очередных «неполадок связи» между Лондоном и Сан-Карлосом. Благодаря РИЭС, штаб разведки в Министерстве обороны располагал полным боевым расписанием войск генерала Менендеса. И все же никто и ничего не сказал об этих подробностях Томпсону. Небрежение или недоразумение грозило увенчать трагедией всю операцию. Если бы не великолепные боевые качества 2-го парашютного, британское предприятие в Гуз-Грине вполне рисковало закончиться тупиком или даже поражением. Настоящей мерой достижений батальона является тот факт, что 450 чел., только на поле боя осознавшие момент значительного превосходства неприятеля, — почти в четыре раза, — упорно продолжали идти вперед и одолевать его
[442].
А пока парашютисты купались в победной эйфории. Их переполняла радость из-за отсутствия необходимости снова бросаться в бой. Кибл с солдатами вошел в селение и постучал в дверь первого же дома, где нашел старосту поселка, Эрика Госса, с женой. «Не желаете ли чашечку чая?» — спросила миссис Госс. Британцы двинулись дальше и встретили остальных жителей, толпой валивших из церкви, где их держали. Страшно счастливые после пережитого, они обрушились на парашютистов, тиская их в объятиях и целуя. В последние часы перед капитуляцией аргентинцы совершили дикие акты вандализма в домах и разграбили собственность поселян. Кибл почувствовал сожаление из-за оказанной противнику чести почетной сдачи. Парашютистов крайне поразил тот факт, что на поле боя они взяли в плен лишь одного вражеского офицера. Похоже, большинство из них на всем протяжении сражения располагались где-то поближе к тылу.
В селении победители нашли грандиозное количество брошенных боеприпасов: привязанные к детским салазкам ракеты, емкости с напалмом, артиллерийские снаряды, минометные мины, гранаты и все прочее. Крупный рогатый скот шлялся без присмотра по окружающим поселок минным полям. Предстояло провести масштабные действия по разминированию территории и обезвреживанию взрывчатых веществ. Кибл связался с бригадой, а Томпсон в свою очередь с Лондоном. Только одни проблемы логистики и пленных осложняли возможность следования изначальному замыслу командования бригады вывести 2-й парашютный из Гуз-Грина после его обеспечения. Но, возможно, куда более важным обстоятельством — пусть об этом открыто и не говорилось — служило другое соображение. Теперь, после того как 2-й батальон Парашютного полка провел крупную операцию по завоеванию Гуз-Грина, с политической точки зрения казалось неоправданным просто уйти из поселка. Сошлись на том, что батальон останется в районе поля выигранной им битвы и будет отдыхать, довооружаться и «наводить порядок». Операция, которую в штабе 3-й бригады коммандос задумывали как лишь «крупный рейд», в итоге оказалась одной из самых значительных за время войны. Она стала демонстрацией аргентинцам абсолютной воли Британии к достижению победы, какой бы ценой и какой бы кровью ни пришлось заплатить за нее.
14
ПОЛИТИКА В ВОЙНЕ НА СУШЕ
Отказывающийся от переговоров во время битвы перескочит от сравнительно малого конфликта к куда большему тупику, заплатив еще более высокую цену.
Омар Брэдли, высказывание во время Корейской войны
«Мы будем двигаться и не просто двигаться, а двигаться быстро!» — пообещал начальник штаба обороны, сэр Теренс Левин, в одном из редких публичных высказываний 22 мая, в день после десантной высадки в Сан-Карлосе. Как и обстояло дело с большинством заявлений, звучавших из Уайтхолла на протяжении следующей недели, высокопоставленный чиновник скорее озвучивал благое намерение, чем делал обоснованное предсказание. Высадка как будто бы с новой силой сплотила военный кабинет. На тот момент инициатива совершенно очевидно находилась в руках командиров, осуществлявших непосредственное руководство в рамках операции. Объем сферы для принятия решений со стороны министров сократился, когда переговорный процесс повис в воздухе. Они могли только смотреть, слушать и ждать на обочине событий, но оставаясь в то же время пристальными наблюдателями. Сама по себе высадка десанта увенчалась феноменальным успехом. Ни один из коммандос морской пехоты не погиб в процессе выхода войск на сушу. Но, как и в случае с изначально успешной мобилизацией сил и отправкой в плавание оперативного соединения, Левин задавался вопросом: а не станет ли для политиков успех как средство руководства к действию худшим наркотиком, чем провал? «Они буквально воспарили из-за этого», — говорил он потом. Затем настала очередь сражения с вражеской авиацией у Сан-Карлоса, а с ним пришла череда неудач на море, каковая, как казалось, обещала подставить под угрозу срыва всю операцию. Левин неожиданно нашел политиков погруженными в глубокое уныние.
