Вторая неделя пребывания оперативного соединения на Фолклендских островах открылась новыми голосами с призывами к Британии проявить сдержанность, или — по выражению Александера Хэйга — «великодушие победителя». Данный момент совпал с прибытием в Лондон папы римского Иоанна Павла и с серией страстных призывов к миру из уст понтифика. «Размах и ужас современных войн, — обратился он к собранию верующих в покрытом неизлечимыми ранами войны городе Ковентри
[443], — делает их совершенно неприемлемыми как средство разрешения противоречий между странами». Визит папы здорово разбавлял информационное поле с новостями о боях и вызвал фонтаны радости у католического сообщества Британии. Пусть все это казалось бесконечно далеким от сути вопроса, но тем не менее укрепляло ощущение, будто Британия сделала выбор и дальнейшее кровопролитие ничего не изменит.
Теперь, как и на всем протяжении конфликта, этакое застенчивое представление британской пропагандой войны как серии наполовину секретных триумфов сослужило интересам Британии скверную службу. Для военного кабинета и для аргентинцев борьба оставалась вполне равной — сбалансированной. В глазах командования на местах событий и в Нортвуде, концепция британского великодушия являлась совершенно неприемлемой в отношении битвы, выигрыш в которой вовсе не обязательно казался им гарантированным. И все же в народе, да и в мире считали, что «это только вопрос времени, пусть и чертовски длительного».
Во вторник, 1 июня, военный кабинет вновь встретился для обсуждения вариантов договорного урегулирования. Позднее в ту же неделю премьер-министру предстояло отбыть на саммит западных стран в Версаль, где Британия, как ожидалось, окажется под давлением в отношении мирного разрешения конфликта. В «синьке», или черновом плане Министерства иностранных дел, подготовленном командой Паллизера, рассматривались различные возможности некой переходной администрации и конституционные варианты договорного урегулирования. Снова «вагон с оркестром» Министерства иностранных дел катил по рельсам «интернационализации» спора. Дипломатические линии сместились в Вашингтон, дабы вынудить Хэйга и Рейгана надавить на премьер-министра в Версале. Согласились даже поручить лорду Шэклтону достать с полки пропыленный фолиант выводов его комиссии в 1975 г. и доработать их в части вопроса экономики островов.
В Аргентине партия войны в итоге изрядно растеряла спесь. Члены хунты по несколько дней не показывались на публике. Военно-воздушные силы, ошеломленные потерями первых дней после британской высадки в Сан-Карлосе, стали объектом жесткой критики общественности за то, что позволили британским войскам создать плацдарм и спокойно укреплять его. Изменился и тембр голоса официальной пропаганды, ежедневно пытавшейся убедить нацию в том, будто Аргентина выигрывает войну. После Гуз-Грина информационная политика стала все больше ориентироваться на подготовку народа к плохим, а не к хорошим новостям. В то же самое время хунта дала старт новому и отчаянному дипломатическому наступлению. Бригадир Мирет и адмирал Мойя, дипломатические «эксперты» хунты, вновь отправились из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк с предложением о готовности Аргентины пойти на крупную уступку, где к ним присоединился приехавший из Вашингтона генерал Мальеа-Хиль. Теперь Аргентина изъявляла согласие принять версию последнего британского мирного плана — в сущности, отступить почти на 280 км — в обмен на установление над спорной территорией попечительства ООН. Мирет также обладал значительно расширенными полномочиями — данным ему директивой военных правом договариваться о разрешении ситуации с де Куэльяром, не прибегая к обращениям в Буэнос-Айрес за одобрением своих действий. На тот момент хунта почти списала Коста Мендеса со счетов. Снова местом сосредоточения деятельности аргентинцев сделались ООН и кабинеты Киркпатрик и Сорсано. Тут хунта вновь оказалась впутанной в междоусобную борьбу ключевых фигур внешней политики США.
Известия о серии выпадов между Хэйгом и Киркпатрик на предшествующей неделе просочились в прессу, сделавшись достоянием журнала «Ньюсуик». Посол при ООН обвинила Хэйга в «шашнях» с Лондоном, а сотрудников его ведомства назвала «бриттами в американской одежде». Она также добавила: «Почему бы не распустить Министерство иностранных дел США и не предложить формировать нашу политику британскому Министерству иностранных дел?» Не желая остаться в долгу, Хэйг прошелся (чего никогда не отрицал) по неспособности миссис Киркпатрик «в умственном и эмоциональном плане здраво рассуждать в отношении данного вопроса из-за ее тесных связей с латиносами». Разочарование Министерства иностранных дел США в деятельности Нью-Йорка, ставившего целью возможный призыв Совета Безопасности к прекращению огня, особенно усугублялось тем обстоятельством, что Хэйг проталкивал очередной план мирного урегулирования для представления отправлявшемуся в конце недели на саммит в Версаль Рейгану. Со своей стороны Киркпатрик 31 мая провела в беседе с Рейганом сорок минут, умоляя его вынудить Британию прекратить готовящуюся кровавую баню в Порт-Стэнли. По ее уверениям, если такое случится, взаимоотношения Вашингтона с латиноамериканскими странами будут подорваны на многие годы. Больше того, она не хотела выступления США заодно с Британией в части наложения вето на призыв к прекращению огня в конце недели. Уже не в первый раз Британии приходилось столкнуться лицом к лицу с двумя соперничающими мирными инициативами, исходившими с противоположного берега Атлантического океана.
Первой выступала резолюция Совета Безопасности, выдвинутая и поддерживаемая Испанией и Панамой. Голосование по ней назначалось на пятницу, 4 июня. Она призывала обе стороны «немедленно прекратить огонь», а генерального секретаря — дать старт выполнению резолюций 502 и 505 «в полном объеме». Для Британии такое было уже чересчур. По выражению Парсонза, «здесь отсутствовала прямая и неразрывная связь» между прекращением огня и отступлением Аргентины, а потому образовывалось широкое поле для уверток. Еще более важно — ссылка на резолюцию 505 возрождала концепцию администрации ООН, позаимствованную из британской «Белой книги», но к тому времени уже дезавуированную Британией. Соответственно, Парсонз собирался прибегнуть к наложению вето. Но важность момента отказа Британии в поддержке резолюции перебивала экстравагантность удивившего всех поведения американской делегации. Несмотря на не прекращавшееся до последней минуты давление со стороны Киркпатрик и Эндерса, — мол, и британского вето вполне хватит, а посему незачем наживать неприятности из-за его дублирования? — Киркпатрик получила от Хэйга указание поддержать британское вето. В последнюю минуту Стессел в Вашингтоне неожиданно признал силу аргументов Киркпатрик. Хэйг дал одобрение в Париже, где начиналась Версальская встреча. Министру надо было выйти на разговор с Пимом, затем вернуться к Стесселу и, таким образом, обратно к Киркпатрик.
