Перед отъездом в Израиль Каррингтону предстояло решить еще один вопрос с американцами. 28 марта он отправил официальное сообщение государственному секретарю, Александеру Хэйгу, где информировал последнего об опасности, сопряженной с действиями военных кораблей в ареале Южной Георгии, и попросил о посредничестве в делах с хунтой. К крайнему своему удивлению, Каррингтон получил сообщение от заместителя Хэйга, Уолтера Стессела, в котором указывалось на то, что Британия и Аргентина «добрые друзья» США, а Британии рекомендовалось поступать с взвешенной осторожностью. При всем том Америка обещала, что ее посол в Буэнос-Айресе, Гарри Шлаудеман, попробует как-то помочь. (Шлаудеман и в самом деле связался с Коста Мендесом в тот же вторник, нарвавшись на резкую отповедь.) По общему мнению, Каррингтон сильно разозлился. Он хотел вызвать к себе посла США, Джона Луиса, но, узнав о его отсутствии, не стесняясь в выражениях, обрушился на долготерпеливого второго номера, Эда Стритора. Карринггон попросил Стритора довести до сведения Хэйга информацию об агрессии, вот-вот готовой совершиться в Южной Атлантике, в свете чего Соединенным Штатам лучше бы решить сразу, на чьей стороне они предпочтут находиться. Скелет американского вероломства в вопросе Суэцкого канала уже загремел костями в шкафу британского Министерства иностранных дел.
Темп развития кризиса нарастал. Новости об отправке подлодок в конечном счете заставили хунту тверже держать палец на спусковом крючке вторжения. Гордость Анайи, авианосец «Вейнтисинко де Майо» («Двадцать пятое мая»), уже вышел в море из Пуэрто-Бельграно
[73]. Во вторник высшее коман-дование флота заявило о приведении аргентинских ВМС «в состояние готовности», хотя и не уточнило, к чему или для чего. В тот вечер улицы Буэнос-Айреса взорвались… нет-нет, не восторженными воплями с призывами к войне, а антиправительственными призывами манифестантов и насилием толп, невиданным по ожесточенности в Аргентине с военного переворота в 1976 г. Все это заставило хунту решить вопрос окончательно. Как пророчески заявила месяцем ранее «Ла Пренса»: «Война есть единственное, что может спасти это правительство».
***
В среду на рассвете британская разведка ломала голову над перехватами РИЭС из Южной Атлантики. Данные четко показывали, что аргентинский флот находился в море и выдвигался на позиции, пригодные для штурма Фолклендских островов в ближайшие сорок восемь часов. Полный анализ информации лег на стол Джона Нотта во второй половине дня. Лорд Каррингтон тотчас же связался с Ричардом Люсом в Министерстве иностранных дел. Никого не требовалось подгонять к срочному обсуждению обстановки. Нотт, бывший в тот момент в палате общин, поспешил со справочными документами на встречу с премьер-министром, каковая тоже находилась в своем помещении в палате общин. Уже наступал вечер. Люс повел себя, как и раньше: созвал на совет Ферна и Юра, затем сообщил Хамфри Аткинсу — исполняющему обязанности министра иностранных дел в отсутствие улетевшего в Израиль Каррингтона — о своем намерении немедленно увидеться с премьер-министром. Сопровождаемый Юром, он зашагал на Даунинг-стрит 10, обнаружив там, однако, что миссис Тэтчер находится в палате общин и уже уединилась с Ноттом. Оба отправились туда.
Во всех углах и закоулках Уайтхолла тем вечером зажужжали жучки, предсказывающие назревающую катастрофу. В семь часов в офисе миссис Тэтчер в палате общин находились Джон Нотт и Ричард Люс, а также Хамфри Аткинс. Будущий постоянный заместитель министра в Министерстве иностранных дел, сэр Энтони Акленд, присутствовал в роли главы ОКРС (в процессе передачи дел Патрику Райту). Был там и личный секретарь миссис Тэтчер, Клайв Уитмор, а позднее пришел ее парламентарный секретарь, Йэн Го. Постоянного заместителя Нотта, сэра Фрэнка Купера, оторвали от званого обеда. Последним прибыл начальник главного морского штаба, сэр Генри Лич. Среди значительных фигур отсутствовали лорд Каррингтон, отбывший в Тель-Авив, и начальник штаба обороны, сэр Теренс Левин
[74], наносивший в тот момент визит в Новую Зеландию. На протяжении той кризисной недели Левин ежедневно связывался с Лондоном по телефону, спрашивая, не следует ли ему возвратиться. Каждый раз ему резонно отвечали, что поспешное сворачивание поездки начальника штаба обороны вызовет только ненужную шумиху и лишние вопросы.
Совещание в среду продолжалось четыре часа. В ходе него высокопоставленные лица пересматривали донесения разведки и долго обсуждали обстоятельство уверенности Министерства иностранных дел и ОКРС в отсутствие ныне неотвратимой угрозы вторжения. Самым дерзким моментом из возможных планов Аргентины представлялась высадка десанта с субмарины для усиления давления на Британию в Южной Георгии. Мнение это довели и до сведения Рекса Ханта в Порт-Стэнли. В любом случае, даже если полномасштабное вторжение и в самом деле готовилось аргентинцами, британская сторона все равно не располагала возможностями предпринять какие-либо военные усилия для противодействия этому. Более всего в тот момент Британия уповала на дипломатию. Посему первым делом решили побудить американцев оказать давление на Галтьери — самое непосредственное и срочное.
В тот же вечер британский посол в Вашингтоне, сэр Николас Хендерсон, встретился с Хэйгом и Эндерсом и попытался убедить их в серьезности положения. Он пришел вооруженный донесениями разведки по состоянию на среду. Американцы ничего не знали (к большому в дальнейшем удовлетворению британской разведки), и Хэйг запросил свой штаб: «Почему мне об этом не сказали?» Он тут же создал рабочую группу под началом Эндерса и послал предупреждающий сигнал в Белый дом о возможном намерении британского премьер-министра в скорейшем будущем выйти на контакт с президентом. Сообщение миссис Тэтчер было передано в 9 часов вечера по лондонскому времени в виде телеграфного обращения к Рейгану с просьбой снестись с аргентинским президентом и попросить его не касаться британских территорий.
А что если эта инициатива провалится? В большинстве своем в офисе миссис Тэтчер собрались господа, инстинкт которых диктовал им осторожность действий. Хамфри Аткинс и должностные лица Министерства иностранных дел прочно держались такого мнения: если уж Британия не в состоянии ничего предпринять для предотвращения неминуемого вторжения, ей следует, по крайней мере, избежать каких-то провокационных акций — не давать Буэнос-Айресу лишних поводов для агрессии. Позиция Джона Нотта отличалась большей сложностью. Сухощавый, но эмоциональный человек, он прежде никогда не находил в себе сил прямо высказать собственное мнение в кабинете, где со всех сторон звучали веские и обоснованные аргументы. У коллег министра создавалось впечатление, будто он копит эмоции в себе, а потом неожиданно взрывается ими, причем зачастую в совершенно непредсказуемые моменты. В тот самый вечер Нотт имел перед собой вчерашний протокол заседания совета по военным вопросам (ничего общего с ориентированным на свой род войск штабом ВМС) с крайне скептическим видением затеи с экспедицией на Фолклендские острова. Нотт заикнулся о сложностях тылового обеспечения в рамках операции по освобождению островов в случае их захвата Аргентиной. Что более резонно, министр указал на следующий момент: если оперативное соединение отправится в плавание, оно войдет в свой собственный наступательный ритм, а посему в плане политическом остановить его будет довольно трудно. На данное обстоятельство следовало обратить особое внимание начальников штабов. Нотт не стал распространяться, что на кону стояла как раз такая «оперативно-запредельная» операция, которую, в свете его пересмотренной концепции военно-морских сил, министерству так хотелось бы числить невозможной. Из всех присутствовавших в начале совещания лиц только миссис Тэтчер правомочно считать по характеру не расположенной к осторожности. Но что могла сделать она одна?
