Наступил рассвет. Мы еще долго стояли в воде и не двигались, несмотря на то что буквально утопали в грязи и иле.
Немецкая артиллерия вела огонь с другого берега реки. Это и заставило танки русских свернуть прямо к нам, обрекая на гибель многих немецких солдат.
Из убежища нас заставили выйти крики о помощи. Мы пошли посмотреть, чем можно помочь умирающим. Однако на берегу творилось такое, что и представить себе было невозможно. Приходилось стрелять в умирающих, чтобы прекратить их страдания, хотя подобные убийства строго запрещались. С рассветом туман рассеялся. Ярко светило солнце. Наступил новый день, а с ним — очередные страдания.
Мы быстро организовали похоронные отряды. Они приступили к работе, кривясь от отвращения. Те, кому удалось избежать этой обязанности, пытались заснуть или согреться. Моя одежда почти высохла, но отвердела. Я еще не оправился от болезни и даже не подумал раздеться, чтобы вымыться в реке. Словно во сне я смотрел на свою серо-зеленую форму. Она приобрела желтый оттенок. Стоило мне заснуть, как меня тут же разбудили крики.
Я открыл глаза и уставился в бескрайнее бледно-голубое небо. Доносились знакомые звуки. Самолеты. Я оперся на локоть. Спящие солдаты в полусне подняли головы и смотрели в небо.
Рядом со мной раздался грохот мощного пулемета. Мы с трудом сбрасывали с себя оцепенение. В тысяче метров над нами кружили четыре русских самолета.
— Вы хотите погибнуть без боя? — крикнул нам лейтенант в лохмотьях. — Хотя бы попытайтесь защититься.
Мы схватили винтовки и, опершись коленом о землю, поджидали врага. Но «Яки» улетели, не сделав ни единого выстрела. Нас они явно не могли испугаться. Значит, у них кончилось топливо. Мы вздохнули с облегчением. Всем захотелось снова растянуться на земле и продолжить сон. Вдруг крупнокалиберный пулемет развернулся вокруг своей оси и начал стрелять. Русские самолеты вернулись и давали короткие очереди из всех своих пулеметов. Лейтенант закричал во все горло, пытаясь перекрыть грохот моторов:
— Стреляйте, мерзавцы!
Самолеты пролетели. Я видел, как лейтенант упал на землю, снова поднялся и, схватившись одной рукой за живот, другой разрядил в воздух свой револьвер. Его лицо исказила боль, он упал на колени. Из всех, кто лежал поблизости, его единственного ранили. Основной удар самолеты нанесли по перегруженным плотам, которые едва двигались и представляли собой удобную мишень.
— Помогите! — крикнул худощавый парень.
Он с товарищем пошел посмотреть, чем можно облегчить страдания лейтенанта.
— Он вел себя как настоящий герой, — ответил кто-то из фельдфебелей. — Лишь один так поступил. Нам должно быть стыдно.
Парень нес умирающего к краю реки. Я шел рядом.
— При чем тут стыд, — сказал он, тяжело вздохнув.
Нас не бросили на произвол судьбы. С западного берега заработали зенитные орудия. И плоты возобновили опасное плавание. Судя по всему, на них было полно убитых и раненых.
Самолеты снижались, подлетали к плотам и открывали огонь, а затем улетали. Тогда мы отрывали головы от земли. Те, кто остался жив на плотах, прыгали в воду и пытались плыть. Самолеты прилетели в четвертый раз. На этот раз их встретил огонь всех наших орудий и пулеметов — и стервятников удалось отогнать. Один из русских самолетов был сбит. Пилот пытался набрать высоту. Сзади показался дым, потом самолет резко пошел вниз, к воде. Пилот попытался выпрыгнуть с парашютом, но тот не раскрылся. И пилот и самолет ушли под воду. Наши радостные крики заглушили стоны раненых.
К полудню самолеты вернулись. Теперь их было не меньше дюжины.
В перерыве между налетами нам удалось вырыть окопы. Теперь мы были хоть как-то защищены. Но отогнать авиацию не могли. Русские снова и снова атаковали перегруженные плоты, даже те, которые почти добрались до западного берега. Мы в бессильной ярости смотрели на летящие бомбы. Плоты со всеми, кто был на их борту, разносило в клочья. Наш флот был ликвидирован, а атаки только начались.
«Илы» набирали высоту. Солдат рядом со мной непрерывно кричал:
— Ублюдки! Ублюдки! Нам отсюда не выбраться! Они всех нас перебьют.
И тут произошло чудо. Раздались радостные возгласы:
— Победа! Победа! Люфтваффе!
В небе появились девять «Мессершмитов-109Ф». Они направились к русским самолетам, выстроившимся для атаки. Русские пилоты знали, что «Мессершмиты» их превосходят, и бросились врассыпную. Раздались пулеметные очереди: два «Илюшина» были сбиты.
Солдат, который еще несколько минут назад совсем отчаялся, теперь вскрикивал от радости. Наши пилоты принялись преследовать «Илы». Те спасались бегством, летя низко над землей. Они скрылись за холмами, и больше их не видели. Нам оставалось заняться ранеными.
На следующий день, на наше счастье, пошел дождь. Всю ночь продолжались перевозки. Удалось перебросить максимальное число солдат. Но еще больше оставалось на восточном берегу. Мы уже не считали, сколько дней здесь провели, но все же начали как-то приводить себя в порядок. Те, кто принадлежал к одним и тем же частям, нашли друг друга. На холмах офицеры поставили вооруженных часовых, которые должны были предупреждать об атаке. Мы знали, что русские уже близко, и удивлялись, почему они до сих пор не напали на нас. Возможно, все их силы были поглощены сражением за Киев.
Я присоединился к большой группе, состоявшей из солдат «Великой Германии» и пехотного полка, который пришел к нам на помощь, когда мы совершили прорыв под Конотопом. Находившиеся рядом офицеры, среди которых я с радостью увидел капитана Весрейдау, сказали, что мы — солдаты элитной дивизии — должны первыми отправиться на запад и сядем на следующий же понтон. Мы, конечно, обрадовались: каждому хотелось побыстрее добраться до западного берега. Кто-то из солдат предложил связать ремнями тростник и перебираться на нем, как на плотах. Возможно, мы сумели бы это сделать, но тогда пришлось бы бросить вооружение, и нас посчитали бы дезертирами.
Офицеры запретили строить такие плоты, опасаясь худшего, но совладать с теми, кто потерял голову от страха, были не в силах. Многие отправились на них в путь. Кто-то утонул, кто-то попал под пули, а переплывшие на другой берег попали под трибунал.
Я и вовсе перестал соображать, не понимая, в каком положении мы находимся. Я решил найти среди солдат своей части старых друзей. Вдруг наткнусь на Гальса, Ленсена или ветерана.
Но поиски не увенчались успехом. Никто не мог сказать мне о друзьях ничего определенного. Я узнал нескольких солдат из нашей роты, но они ничего не знали. Мои вопросы лишь раздражали их. У них на уме было лишь одно: надо любым способом преодолеть реку.
Остается лишь один человек, который наверняка знает больше остальных, — капитан Весрейдау. Но я так его уважал, что не отваживался с ним поговорить, и лишь старался держаться рядом. Однажды капитан заметил меня. Я растерянно смотрел на его высокую фигуру, на длинный кожаный плащ, блестящий от капель дождя, и готовился встать по стойке «смирно». Но капитан жестом приказал оставаться на месте.
