— Севка, видишь? Смотри, какой! Не знаешь чей?..
— Знаю, — кивнул я. Мне отчего-то стало неловко. Хотя что я, виноват? Что у него нет велосипеда?
— И чей же?
— Мой, — сказал я почти шёпотом.
— Ух ты, — сказал Комарик. И тихонько отошёл.
Наконец бесконечные уроки кончились, и я выскочил на улицу. А вместе со мной ещё миллион человек. И мне казалось, все смотрят на Вилли. И на меня. Я постарался сделать независимый вид — ну да, я на велосипеде, и что такого?
— Привет, — шепнул я ему тихонько, чтобы никто не услышал.
— Ух, как ты долго! — пожаловался Вилли.
— Извини, — смутился я, — шесть уроков…
— Ну и ужас эта ваша школа! — пожалел меня Вилли.
— Да нет, — сказал я, — вообще ничего. У нас, знаешь, учительница есть, Анна Сергеевна. Так у неё дедушка — великан.
— А, ну если великан, — сказал Вилли, — тогда ладно. А поедем куда?
— К Августине, конечно! Мы же обещали!
И тут из школы вывалился Генка. Вот ещё кого не хватало! И, конечно, сразу ко мне.
— О, — сказал он, — у Воробья никак велик! Ничего, серьёзная машина…
Конечно, он смеялся. Ну и что! Ну и что. Да, у Вилли не было таких наворотов, как у Генкиного. Зато!.. Зато он был мой. И я не променял бы его ни на какой другой.
— Почём взял? — спросил Генка.
Я сначала даже не понял, о чём он. А потом просто пожал плечами. Не обязан я знать, за сколько родители купили мне велосипед. Но Генка всё не отставал:
— Прокатиться можно хоть? Ты не жадина, а, Воробей?
Вот чего мне совершенно не хотелось! Чтобы Генка даже дотрагивался до моего Вилли, не то что катался!
Я пожал плечами, но тут Вилли моргнул мне фонариком. Подмигнул!
— Ладно, садись, — сказал я этому Генке. — Только…
Я не успел закончить. Генка уже оседлал мой велосипед, моего Вилли. И нажал на педали, изо всех сил! Со злом каким-то нажал.
И Вилли ответил. Я не успел увидеть, как это вышло, но руль вырвался из Генкиных рук, и весь Генка — со своими длинными руками-ногами, носом и противной чёлкой — свалился на землю, а Вилли лежал себе рядом и беспечно крутил верхним колесом. Будто он тут совершенно ни при чём.
Стоявшие рядом девчонки-старшеклассницы захихикали.
Генка поднялся, отряхнул штаны, потёр локоть. И вдруг пнул Вилли изо всех сил. Прямо по колесу!
— Отойди от велосипеда, — сказал я ему. Тихо сказал и сам испугался. Надо было, конечно, совсем не так. Надо было сказать: «Сэр, как вы смеете! Немедленно извинитесь перед моим другом, иначе…»
Но, понимаете, какая штука. Я ведь сказал ему: «Отойди от велосипеда», — на самом деле.
— Он дурацкий у тебя какой-то, чинить надо, — проворчал Генка.
Я поднял Вилли и незаметно погладил его по рулю.
— Ну что, поедем отсюда?
— Погоди, — ответил он. — Смотри…
Я повернул голову и увидел Комарика. Он смотрел на нас с Вилли. Чего вот он смотрит?
И вдруг я понял — чего.
— Хочешь покататься? — спросил я.
Он пожал плечами и сказал шёпотом:
— Я бы… Я, знаешь, Севка… Я не умею.
— Ерунда, — ответил я. — Все умеют. Пойдём в парк, там лучше.
И мы пошли в парк. Туда, где я прочёл объявление про Вилли.
Первый раз я шёл из школы не один. Правда, не домой, в другую сторону, но это всё равно.
Комарик, конечно, сначала боялся. Вот дурачок — чего там бояться?! А потом проехал два круга вокруг большой клумбы с анютиными глазками. И стал такой счастливый! Такой!
Надо же, как просто устроить человеку праздник.
На ступеньках
А потом мы с Вилли поехали к Августине Блюм.
Честно говоря, я плохо помнил дорогу. То есть совершенно не помнил. Но у меня был Вилли.
Он подсказывал мне — легонько кивал рулём, куда поворачивать. В общем, получилось так, будто я сам, совершенно самостоятельно, нашёл дорогу в переулок Маятников. Только не с той стороны, где серые заборы, длинный дом с узкими окнами и дверь с колокольчиком, а со двора: там, где крошечный сад и дорожка ведёт прямо на кухню.
Я позвонил Виллиным звонком. И ужасно обрадовался, когда в окне мелькнул зелёный свитер и в дверях появилась эта бесконечно длинная девочка. Мне показалось, что за день она стала ещё выше.
— Привет, — сказал я. И вдруг смутился. Чего вот я буду ей говорить? Зачем приехал вообще?
Но говорить ничего и не пришлось.
— Ух ты! Это вы! А я уж думала… В общем, не думала, что ты на самом деле приедешь. Заходи, рассказывай.
И я взял и рассказал ей про наше с Вилли утро. И про целый мешок «здравствуй», и про Анну Сергеевну, которая впервые не стала меня ругать. И про Генку, и про маленького Колю Марченко по прозвищу Комарик.
Вот странно. Я никогда не умел ничего рассказывать. А тут слова вдруг сами нашлись. И Августина слушала меня очень хорошо. Просто замечательно слушала.
И вообще, мне с ней было легко разговаривать. Обо всём.
* * *
— А почему вашего переулка нет на картах? Я искал.
— Да, его почему-то забывают. Не знаю почему. Маленький потому что. Часто не пишут на картах про маленькое. Даже письма теряются.
— А почему он так называется — «переулок Маятников»?
— Очень просто. Из-за завода, конечно.
— Какого ещё завода?
— Ну ты же видел завод? С той стороны?
Я вспомнил серое здание с окнами-щёлочками.
— А что там делают, на этом заводе?
— Так маятники же, — удивилась она моей бестолковости.
— Какие ещё маятники?
— Ну, какие-какие. Ты что, маятников никогда не видел? Такие, в часах: тик-так!
За кого она меня принимает?
— Да знаю я! Просто думал, что их вместе с часами делают, на часовых заводах.
— Ну да, — согласилась Августина. — Вообще обычно да, вместе с часами. Но у нас именно специальный завод маятников. Там даже лаборатория есть. Где исследуют эти маятники.
— А чего их исследовать? Просто болтаются туда-сюда, да и всё.
— Ну знаешь… Нужно, чтобы они очень точно болтались. Сколько вправо — столько и влево. И потом, маятники же не только в часах нужны.
— А где ещё?
