У Ани была каким-то образом сохранившаяся за ней однокомнатная квартирка в аспирантском общежитии МГУ. Николай знал это небольшое кирпичное здание на Ломоносовском проспекте, где иногда засиживался в компании однокашников и оставался спать, понимая, что в таком виде лучше домой не приезжать и родителей не возбуждать.
– Аня! – весьма твердо начал излагать Николай свой план на ближайшие два дня. – Сегодня по домам, завтра с утра по делам, а вечером мы идем к моему товарищу – Саше Калоеву. Я не был у него на дне рождения, а тридцать три, сама понимаешь, особая дата. Я ему позвонил по телефону, но твердо обещал приехать сразу по возвращении из Парижа. А он – осетин, и с ними шутки плохи.
На самом деле Калоев был осетином, как говорят, «московского розлива», но какие-то гены далеких горцев ему передались, и при какой-то внешней детской застенчивости дрался он в школе весьма жестко, и его боялись задирать не только ровесники. Теперь он стал финансистом-аудитором, и его проверок побаивались – договориться с ним было невозможно. Не дай Бог предложить что-то «за решение вопроса», можно сразу идти с повинной, рассчитывая на снисхождение разве что у суда присяжных, если повезет.
* * *
К Калоевым они добирались раздельно. Аня быстро сориентировалась в адресе и доехала до улицы Красина на троллейбусе, а потом прошлась пешком, свернув у бензоколонки на Зоологическую. Николай приехал на машине, помучался с пробкой и парковкой, но все равно был минут на десять раньше у нужного дома. Он подождал ее у подъезда, и поднялись они вместе. К Калоевым вместе с ними пришло еще несколько человек – дом хлебосольный, открытый, хотя при этом попасть в него не всем удавалось.
Вместе с хозяйкой в холл вышла пятилетняя девочка, дочка, которая узнала Николая и широко ему улыбнулась, продемонстрировав прекрасные белые зубки. Ане она протянула ладошку и сказала: «Меня зовут Василиса, а это моя мама – Алла». В этот момент к ним присоединился хозяин дома, и стало сразу понятно, что Василиса – «папина дочка».
Пришли еще двое гостей, один из которых был знаком с Николаем, а другой, назвавшийся Леней, был представлен Александром как несостоявшийся хакер, поскольку был взят на хорошую работу до того, как придумал новый компьютерный вирус.
– Когда речь идет о всесильности математики и компьютеров, я вспоминаю историю, которая случилась в одном НИИ, – со смехом рассказывал Леонид. – Им поставили задачу – создать глобальную модель экономики СССР и, конкретно, как и что нужно сделать, чтобы в стране все было в порядке.
– Но это же глупо? – усомнился кто-то из компании.
– Компьютер поскрипел своими электронными мозгами и выдал ответ: «Надо накормить все население клевером, а свиньи должны быть шерстяными».
Хохот был громовой.
– Правильная реакция! – подтвердил ощущения остальных Леня. – Весь институт так же заливался. Экономисты начали упрекать программистов, но те быстренько доказали, что, какие данные им дали, такие они в компьютер и ввели, и такой ответ и получили.
Когда пришло время прощаться, Николай сказал спокойным тоном, в котором были одновременно жесткие нотки, не допускающие никаких возражений, что они с Аней поедут вместе. Никто из приятелей и не стал набиваться в попутчики «заодно».
Она напомнила свой адрес: угол Мичуринского и Ломоносовского проспектов – не ближний свет. Николай и бровью не повел. Когда они подошли к стоянке, Аня отметила про себя, что машина хорошая, мощная, с роскошным кожаным салоном внутри – «Porshe Cayenne».
– Зачем тебе столько лошадей? – поинтересовалась она, располагаясь на переднем сиденье и машинально, по европейской привычке, пристегиваясь без напоминания.
– А у меня в роду были, говорят, то ли гусары, то ли уланы. Наверное, наследственность требует больше «лошадей», – отшутился Николай. Но вел машину «без излишеств», не стал показывать себя асом Формулы-1. Впрочем, в этот час пробок уже не было, и до общежития они доехали быстро.
* * *
– Что-то мне не хочется с тобой расставаться после такого вечера, – заглушив мотор и повернувшись к Анне, произнес Николай.
– Вечер получился действительно чудесный, – согласилась девушка, – но знаешь что – давай не будем торопить события? Все еще впереди.
– Пожалуй, ты права, – согласился Николай, но при этом довольно решительно взял ее за плечи и начал притягивать к себе, явно намереваясь поцеловать девушку не в щечку.
Ане и самой хотелось поцеловаться, почувствовать вкус его губ. И она покорно подалась вперед, обхватила его руками за шею. Дыхание их слилось. Руки Николая осмелели, девушка не сопротивлялась. И вдруг резкий звук сирены и яркий свет промчавшегося мимо на бешеной скорости полицейского автомобиля, привели их в чувство.
– Ну, козлы! Разве можно так носиться? Когда не надо – они тут как тут! Когда надо – днем с огнем не отыскать! – Смутившись, девушка приводила в порядок растрепавшиеся волосы.
– Точно – козлы! Знаешь что, провожу я тебя до дверей, хочу быть спокоен, – при этих словах Коля открыл свою дверцу и вышел из машины.
– Хорошо, – согласилась Аня, – но входить ко мне ты не будешь. Не нужно. Сегодня не нужно…
Не сразу, но позже до Николая все-таки дошло, почему именно сегодня Аня не только не захотела посмотреть его обитель, но и не пригласила к себе.
Разумеется, никого постороннего в ее квартирке не было, да и вещи не валялись в беспорядке. Но, видно, не судьба. Всему свое время.
– Давай сегодня пообедаем вместе? – предложил он у двери подъезда. Часы показывали уже без четверти два за полночь, можно было говорить о планах на день уже в настоящем времени.
– Днем вряд ли получится, дел много, занятия. Давай лучше встретимся в семь, – предложила Анна, мысленно пробежав свое расписание. – В семь «на Пушке», а там посмотрим. Там рядом немало мест, где можно посидеть.
* * *
1814 год. Париж, 31 марта.
…Участникам парадного входа в Париж был объявлен ордер – кто идет, и в какой последовательности. Впереди флигель-адъютанты государя, сам государь, рядом с ним король прусский, принцы, фельдмаршалы, главнокомандующий и другие. Затем 3-й армейский корпус, австрийские гренадеры, 2-я русская гвардейская дивизия, прусская гвардейская пехота, 1-я гвардейская дивизия и вся кавалерия, и за нею артиллерия.
Объединенная армия победителей начала вхождение в весенний Париж в девять утра, поначалу испытывая разочарование – предместье Сен-Мартен оказалось грязным и вонючим. Лишь войдя на Северный бульвар, победители почувствовали некоторое моральное облегчение – улица была мощеной, да и дома солиднее, хотя это и было беспорядочное нагромождение зданий. Увы, тот старый Париж строился без единого архитектурного плана. Уже близился полдень светлого, радостного весеннего дня. Из распахнутых окон свисали белые простыни и скатерти, заменившие роялистские знамена и означавшие сдачу гражданского населения «на милость победителя».
