– Они тут договорились, что, если будет команда, то пять офицеров должны будут на нас кинуться с мечами и зарубить на месте. Так сказать, совершить акт возмездия. Ему было поручено зарубить вас, Сергей Федорович. Но команды не было, он видел, как генерал Ямада отдал вам свой меч, а вы его вернули. Но он просит вас взять его меч, поскольку в этом мече была ваша жизнь. И теперь он хочет, чтобы ваша жизнь продолжалась долго, а в мече будет жить ваш дух.
– Знаешь что, поблагодари его за честность, – шокированный этим признанием, сказал Артюхин. – И еще скажи, что меч этот я принимаю, чтобы у него, не дай Бог, не появилось желание употребить его.
* * *
– Японец, который отдал свой меч, говорил правду, – продолжала Любовь Сергеевна. – Потом отцу в Москве рассказали о плане, который обсуждался в штабе Ямады. Несколько офицеров должны были зарубить парламентеров мечами в самурайских традициях, а потом сами совершить харакири в тех же традициях. Готовил эту группу полковник Асада, причем согласовывал он этот план с полковником Такэда, прилетевшим накануне из императорского штаба. Это узнали позже, в Москве, когда разобрались с захваченными документами и рабочими дневниками того же Асады.
– Значит, парламентеры были на волоске от смерти?! – не удержался Пиолия.
– А парламентеры всегда больше всех рискуют жизнью. В них-то выстрелить может любой.
* * *
К этому времени дочь откуда-то из внутренних комнат дома принесла футляр с мечом в ножнах.
– Так что это тот самый меч, которым его должен был убить японский офицер?
– Точнее – зарубить, – при этих словах Любовь Сергеевна с интересом смотрела на собеседника, стараясь понять, какое впечатление произвел на него этот рассказ.
В глазах у Пиолия появилось искреннее удивление вместе с некоторым ужасом. Все-таки он был человеком чувствительным.
* * *
В кабинете Ямады появилось несколько фотографов, которые снимали и Артюхина, и японских офицеров вместе с советскими. На одном из снимков Артюхин держал в руках катану в черных ножнах. Через полтора часа Сергей Федорович вместе со своей «командой», с портфелем, в котором лежал акт о капитуляции, были на борту «дугласа». Летчики открыли НЗ и какие-то еще продукты, которыми их снабдили перед вылетом. И лишь в самолете Артюхин понял, какой опасности подвергался полтора часа назад и, чтобы хоть как-то сбросить напряжение – полковник внезапно почувствовал, как вдруг мышцы напряглись до боли где-то в грудной клетке – они выпили по пол-стакана водки. Через три минуты под мерный гул моторов все спали. Через три часа им предстояло докладывать о своей миссии маршалу Малиновскому. Но тот уже сообщил в приемную Сталина дежурному офицеру, что Квантунская армия капитулировала. Не забыл маршал и напомнить, что парламентером был полковник Артюхин.
* * *
– Конечно, то, что сделал папа, называется подвигом, – подвела итог Артюхина. – Почему его не представили на Героя, мы не знаем, все-таки задание он выполнил. Правда, орден Ленина дали.
Потом, когда все было позади, отца отправили в Москву, преподавателем академии Генштаба, присвоили генерал-майора. А потом направили в ГРУ. Катану он оставил себе с разрешения Малиновского – тот прекрасно понимал, что отец пережил. Стресс тогда снимали одним способом, но папа спиртное не уважал, он больше любил трофейные кинокомедии смотреть, «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» столько раз перечитывал, что мог цитировать с любой страницы. Увлекался фотографией, спортом, даже в хоккей играл. Дача эта у нас появилась позже. Правда, папа был в списках, утвержденных еще Сталиным. Дачу мы перестроили уже после того, как Хрущева убрали. А при Хрущеве нам пришлось многое пережить, отца даже арестовали, но ничего криминального, за что можно было бы судить, как многих из разведки, из НКВД, не нашли. А раз ничего не нашли, то и дача осталась. Катана эта у нас тогда в дровяном сарае хранилась, но следователи понимали, что искать нечего, да и рвения не показывали. Все-таки отец прошел всю войну, вернее, две войны. Выпустили его через три месяца без извинений. Вот только отойти от того стресса он так и не смог.
* * *
Катана была в простых черных ножнах, но уже появились бурые пятнышки на клинке, видно было, что после ухода генерала за ней практически не следили.
– Мы хотели бы приобрести этот меч для нашей коллекции, он все-таки свидетель истории, – начал Пиолия. – Больших денег у нас нет, но все-таки.
– Пятачок найдется? – поинтересовалась Любовь Сергеевна.
– Вы имеете в виду пятьсот тысяч рублей?
– Какие вы все-таки современные! Мы готовы передать катану в музей, но чтобы не было недоразумения в дальнейшем, за острый предмет надо заплатить денежку, а то ведь рассоримся, развоюемся.
– Ах, да, конечно! Мы подготовим все бумаги, надо все-таки зарегистрировать это в милиции.
* * *
Возвращался в Москву Пиолия и довольный, и озабоченный. Довольный – собой, задание «Перехватчика» выполнено, репутацию свою он подтвердил. Озабоченный – клинок явно никакого отношения к последнему китайскому императору не имеет. С другой стороны – ну, и что из того? Искал одно, нашел другое. Зато какая история за находкой! Галасюк должен оценить. А можно придать делу и такой поворот, как хитроумный Одиссей, размышлял Пиолия: уговорить руководство музея Востока, чтобы они приняли этот экспонат и внушить Перехватчику, что такой предмет все-таки не для частной коллекции. И хотя говорят, что для коллекционеров нет ничего святого, Пиолия решил все-таки сначала сходить в музей. Примут они катану в дар – доложит Галасюку, что меч найден, но он в государственном музее. Откажутся – меч все равно найден, он – в семье Артюхиных. Пусть генерал сам договаривается, а он свой процент все равно отработал. Да и у «мушкетеров» его что-то никак не ладился «завтрак у бастионов Ла-Рошели». В общем, что иголку в стоге сена искать, что японский меч в России. Шансы на успех одинаковые. А он – нашел.
Глава одиннадцатая. Мукден. Сентябрь, 1945 год
Япония. Сентябрь, 1939 год
…В свое время Акихира постигал искусство ковки меча не спеша, каждый день из тех шести лет, что прожил рядом со старым мастером – учителем.
Он уже послал за молотобойцами – тремя парнями, которых подбирал почти два года. Вчетвером они должны проделать всю тонкую работу. К особому времени в их жизни подготовилась и Аяко – жена, которая знала, как важна ее помощь в эти дни. Она научилась быть женой кузнеца, а это совсем иная жизнь, чем у ее сестры, которая уехала в город и работала в кассе на вокзале.
Мастер Мияири внимательно оглядел свою кузницу – все ли инструменты на своих местах, все ли находится в том порядке, без которого невозможна хорошая работа. Он знал, что в работе будут мгновения, когда он будет требовать от помощников, да и от себя, чтобы они действовали как можно быстрее. Раскаленный металл не прощает ошибок, а загубить потраченное время и усилия он просто не имел права.
