Однако в случае с моим теперешним пациентом эта теория выглядела сомнительно – по результатам анализов уровень глюкозы крови был в норме. Лекарственных препаратов он не принимал. Однако, перестраховываясь, анализ крови я все же ему повторил, но уровень глюкозы вновь оказался нормальным. Возвращаясь из лаборатории с бланком анализа в руках, в лифте я встретил шефа, возвращавшегося с экстренной операции.
– Ну что, разбудил своего мальчика?
– Не будится он. Мне вообще кажется, что он в коме. Вот даже сахар ему повторял. Но тут все нормально.
– Ладно, пойдем, посмотрим на него еще раз вместе.
Шеф был в хорошем расположении духа после успешно закончившейся экстренной операции. Однако, начав осмотр мальчика, он вновь стал задумчивым и серьезным.
– Ты был прав. Здесь что-то не так. Может быть, он не алкоголь употреблял, а наркотики какие-нибудь. Давай-ка вези его в реанимацию. Я пойду, договорюсь с ними. А то мало ли что с ним может случиться. Даст внезапную остановку дыхания, например, и поминай как звали. Вези, там разберемся.
Мы перевели пациента в реанимацию. В экстренной хирургической реанимации врачи без дела не сидят, поэтому приезд туда моего пациента не вызвал у докторов особой радости.
– Вот, очередного наркомана привез. У нас тут что, наркодиспансер? Или вытрезвитель?
– Да он в коме.
– Знаю я, в какой он коме. Сейчас мы ему налоксон вколем и кому как рукой снимет.
– Да не похож он на наркомана. И вены у него нормальные. И вообще.
– Мальчик мой, если бы они все были похожи… Ты еще жизни не видел. Вот смотри…
И с этими словами пациенту ввели лекарство. Но чуда не произошло. Он продолжал спать. После этого события стали развиваться все более быстрыми темпами. Пациента осмотрели наши профессора, заведующий реанимацией, заместитель главного врача. Однако более-менее правдоподобной версии причин данного состояния никто предложить не смог. В течение нескольких часов мы использовали все диагностические возможности нашего стационара – пациенту еще раз повторили все анализы, повторили УЗИ, сделали рентгенографию черепа и показали невропатологу. Однако никаких отклонений от нормы мы не выявили. Продолжая проверять версию о наркотическом отравлении, отправили дополнительные анализы в токсикологический центр. Наш заместитель главного врача договорился о срочном выполнении компьютерной томографии головного мозга в соседней больнице (своего аппарата КТ у нас не было), куда мы транспортировали его с помощью скоропомощной реанимационной бригады. Однако и при КТ патологии выявлено не было. Позже пришли анализы из токсикологического центра – все отрицательные. Мы терялись в догадках. В суматохе, возникшей вокруг этого случая, прошел почти весь день. Ближе к вечеру в отделении появились родственники этого молодого человека. Шеф пригласил их к себе в кабинет, и мы сообщили им то, что было известно к этому моменту. Однако наш рассказ не произвел на посетителей особого впечатления, что нас, признаться, немало удивило. После некоторой паузы дядя нашего пациента сказал:
– У него это уже было один раз, там, в Таджикистане. Он тоже месяц в коме лежал. Его обследовали с ног до головы, но так ничего и не нашли.
– А как же он в себя пришел?
– У нас в горах есть один целитель. Он его и разбудил.
– Что ж вы его прямо без сознания из больницы забирали и в горы везли?
– Да, так и было. А другого варианта у нас не было. И сейчас придется так сделать.
– А так бывает? – спросил я у шефа, когда родственники нашего пациента ушли.
– Все это странно. Какая-то причина все-таки должна быть. Может, это все же какое-то отравление? Посмотрим на него, не исключено, что через 2–3 дня он придет в себя.
Но время шло, а пациент продолжал спать. Периодически в отделении появлялись родственники мальчика, приходившие узнать о его состоянии. Они продолжали настаивать на необходимости транспортировки пациента в Таджикистан, однако медицинская транспортировка пациента, находящегося без сознания, дело очень сложное и рискованное, а кроме того, дорогостоящее. Так что пациент продолжал лечение в нашей реанимации, где он провел почти месяц. За это время в его состоянии абсолютно ничего не менялось. Он также неподвижно лежал на кровати, но при этом все функции организма были сохранены и ни в одном повторном исследовании мы так и не выявили отклонений от нормы. Родственники пациента к тому времени уже собрали немалую сумму денег и занимались организацией транспортировки пациента в Таджикистан.
Однако через 30 дней после поступления к нам пациент неожиданно проснулся. Причем произошло это также неожиданно, как и его погружение в этот длительный, необъяснимый сон. Он просто открыл глаза и тут же спросил у изумленной медсестры, где и когда ему можно поесть. В тот же день после контрольных обследований, при которых мы уже и не ожидали ничего найти, его перевели в отделение. А еще на следующий день пациент был выписан. Причины всего произошедшего с ним так и осталось для нас тайной.
НАРУШЕНИЯ СОЗНАНИЯ – ЭТО НЕ ВСЕГДА РЕЗУЛЬТАТ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ АЛКОГОЛЕМ ИЛИ НАРКОТИЧЕСКИМИ ВЕЩЕСТВАМИ.
Хотя и в этих случаях люди нередко нуждаются в срочной медицинской помощи. Причины нарушения или потери сознания могут быть самые разные: острые нарушения мозгового кровообращения (инсульты), острые инфаркты миокарда, сопровождающиеся выраженным нарушением насосной функции сердца, внутренние кровотечения (например, кровотечение из язвы желудка), резкое снижение или же повышение уровня сахара в крови и многие другие. Случается, что истинная причина обморока так и остается невыясненной, как это было в случае с моим пациентом. Разобраться в причинах произошедшего обморока без использования специальных диагностических методов зачастую нелегко даже специалистам.
* * *
Главное, о чем следует помнить, – человек, внезапно потерявший сознание, нуждается в срочной квалифицированной медицинской помощи. От того, насколько быстро пациент окажется в больнице, напрямую может зависеть его жизнь. И счет времени здесь может идти не на часы, а на минуты.
5
Опыт – лучший учитель
Опыт – самый лучший учитель. Берет, правда, дорого, но зато объясняет доходчиво.
Автор неизвестен
Эта глава – о том, что не стоит тянуть с походом к врачу, или удалять камни из желчного пузыря нужно вовремя.
Начиналось лето 2011 года. С момента окончания мной ординатуры прошло уже 9 месяцев. Из них 8 месяцев я работал в отделении у шефа на дневной ставке – вел пациентов, оформлял истории болезни, ассистировал на операциях и все чаще оперировал сам. К этому времени я уже практически полностью привык работать сам, не бегая к шефу через каждые пять минут и не надоедая старшим врачам отделения просьбами и вопросами. Первый год самостоятельной работы дался мне нелегко. Если, будучи клиническим ординатором, я вел максимум две палаты, то есть не больше 10–12 пациентов, то, начав работать хирургом отделения, я тут же получил в свое распоряжение три шестиместные палаты. Две из них были общими, а одна из палат была послеоперационной – туда поступали пациенты после операций, когда их состояние не позволяло госпитализировать их в общие палаты, но и не требовало перевода в реанимацию. В этой палате работала отдельная медицинская сестра, которая занималась только вверенными ей «послеоперационными» пациентами. Кроме оперированных больных, в эту палату госпитализировали диагностически неясных пациентов, тяжелых, пожилых, пациентов, готовящихся к срочным операциям и требующих для этого определенной подготовки, переведенных из отделения реанимации, пациентов с угрозой развития делирия – в общем, всех тех, кто нуждался в постоянном наблюдении, усиленном лечении или просто уходе. А поскольку такая палата была одна, то там лежали как мужчины, так и женщины, отделенные друг от друга занавесками, и иногда пациенты попадали туда не по медицинским показаниям, а из-за банального отсутствия мест в общих палатах. Следствием такой универсальности послеоперационной палаты был очень высокий оборот койки. Каждое утро начиналось с обсуждения перспектив перевода пациентов с целью освободить места для тех, кому в течение дня они могут понадобиться, и не была редкостью ситуация, когда за день «личный состав» палаты полностью обновлялся. Для меня опыт работы с таким количеством разных, в том числе тяжелых и неясных пациентов, был бесценен, но расплачиваться за него приходилось огромными объемами «бумажной» работы. Бывало, что с учетом всех переводов и поступлений за день мне приходилось оформлять более тридцати историй болезни. За первый год своей работы я ни разу не ушел домой раньше восьми часов вечера. А ведь у меня были еще и дежурства, и рабочие субботы! Но оно того стоило! Чем больше я знал и умел сам, тем с большим уважением ко мне относились старшие коллеги, тем больше доверял мне шеф. Мне доставалось все больше сложных пациентов и самостоятельных операций, чему я, признаться, был очень рад. А с началом сезона летних отпусков шеф доверил мне еще и одну двухместную палату, в которую часто госпитализировали больных, требующих повышенного внимания не столько по медицинским показаниям, сколько по своему социальному статусу.
