Поликарпос поручил комесу раздать знатным тмутороканцам подарки по списку, как делалось раньше. Цель – привлечь добрые чувства, обязать влиятельных людей. И – по старому тонкому правилу имперских сношений с варварами – внести рознь между получателями неодноценностью даримого. Почему-де такого-то греки считают лучшим, чем я? Чем это он перед ними выслуживается?
Склир, решив быть еще более тонким, список бросил, а Ростиславу сказал:
– В этих мешках зашито назначенное в подарки твоим людям. Вижу, подобным поступком – раздачей помимо тебя – мы можем показать, что не понимаем достоинства такого князя, как ты. Прошу тебя именем наместника базилевса и моим: прикажи слугам отнести это и поступи, как захочешь.
Экая ж сила – открытая душа! Ростислав сделал было движенье отказа, но вдруг согласился. Заготовленные Склиром дальнейшие настоянья остались втуне. В начатой игре он бил удачно первой же меченой костью. Дальше пошло по-иному. Склир не мог понять: то ли соперник играет не по правилам, то ли попросту он таков? Непониманье увеличивало злость, усложняло игру, слова будто бы сами собой приобретали двойной смысл.
Склир не зря заметил дорогой перстень и золотой крест на груди у ловца, встреченного у входа в Сурожский пролив. То был боярин Вышата, знатный новгородец. Отец Вышаты, Остромир, бывал тысяцким, выборным правителем в Новгороде. Остромира нынешний киевский князь Изяслав посадил своим наместником, покидая Новгород для Киева.
Не обозначало ли присутствие Вышаты в Тмуторокани особых намерений князя Изяслава? Несколько подданных империи, таврийских купцов, имевших оседлость в Тмуторокани и Корчеве, не умели ответить на этот вопрос.
Вышата провожал князя Ростислава на охоту, сам проявил себя пылким наездником. Вышату вышучивали: его-де приворожили морские русалки, из-за них он проводит на море две ночи из трех; ходить Вышате в зятьях соленого морского царя, как новгородец Садко хаживал в зятьях ильменского.
К острословью товарищей Вышата сам добавлял, зная – иначе совсем зашпыняют. Дескать, дело с морским царем намечается, и дочь у него хороша. Одно – чешуя на девическом хвосте жестковата. Ныне на морском дне строят баню: к свадьбе невестины чешуйки подраспарить. Чтобы тестю, морскому царю, не было после свадьбы позора. Приплывут чуда морские славить новобрачных, а молодой весь исцарапался в кровь.
Колясь острыми, как крючья для осетрового лова, шуточками, все хохотали вместе с Вышатой, равные с равными, и пришлые с Ростиславом, и коренные тмутороканцы, общие по повадкам, хоть и не все русской крови. Комес Склир не понимал, как этот хитрый кремень, богатырь-северянин, человек недюжинного ума, образованный, влюбился в теплое море, будто мальчишка несмысленный. Место Вышаты в списке подарков для знатных было из первых. С ним бы повести разговоры…
Вот и последняя холмистая гряда. С нее для глаза Тмуторокань всплывает в конце степи зеленым островом, главным в архипелаге садов, виноградников, которыми город расплескался по своей округе. Склир, отдыхая в плавнодробном покачивании иноходца, понял – пора ему покинуть место, где несколько дней он, как добровольный актер, играл роль посланника империи. А кто он? Что его ждет в Херсонесе? Женщина. Женщина для него не более десятой части той доли, которой он желает, не имея. Его встретит надоевший быт колонии. Стены, укрепления, на починку которых не дают денег. Увольняемые солдаты, которым некуда деться, которые обвинят его же в своей беде. Дальнейшее – быть смещенным из-за потери поддержки из Палатия, чтобы очистить место для такого же дурака, каким был он сам, принимая Таврию? Или утонуть под нашествием, которое, может быть, готовит загадочный русский князь? Утешившись перед смертью лекарством всех неудачников: я, мол, говорил, я предсказывал, но меня не хотели услышать. Тошнит…
Загадка чужой души. Гостеприимный князь Ростислав за несколько дней раскрыл перед Склиром Тмуторокань так, как только может мечтать опытнейший разведчик. Небольшой кусок земли, верст двадцать с запада на восток, верст двенадцать-пятнадцать с юга на север, был почти островом. Крепость, созданная богом. На востоке с сушей ее связывали узкие полоски, обрамленные морем, солеными озерами, заливами. С моря почти все побережье было закрыто стенами обрывистых берегов. И повсюду в море мели. Высадка армии, о которой Склир говорил с Поликарпосом в Херсонесе, – если империя захочет, сможет отомстить за Таврию, – возможна только на востоке, у низких берегов соленых озер. Пресной воды нет. Что будет пить войско в береговых лагерях? Чем поить быков, которые потащат боевые машины, припасы, запасы к Тмуторокани по степи? Флот, который доставит армию, будет обязан возить воду из Сурожа, из Алустона, где немного пресной воды. Устроенных портов либо естественных бухт нет. Незначительное волненье погубит от жажды сначала рабочий скот, а потом и людей. Высадка и стоянка кораблей удобны только у тмутороканских причалов. Для этого нужно взять сначала саму Тмуторокань. С чего начинать? Когда еж свернулся клубком, лисица изранит себя, ничего не добившись.
Степные тмутороканские предполья будто бы созданы для сражений, есть где развернуть сто тысяч войска. Имперский флот сможет доставить только пехоту. Она рискует сделаться легкой добычей для русской конницы.
С первого взгляда Склиру показались ничтожными стены и башни Тмуторокани: он сравнил их с громадами херсонесских сооружений. Сейчас он видел иное: тмутороканская крепость пригодна, чтобы отбиться от внезапного наскока, и большее не требуется. Осады не выдержит сам осаждающий. Основатель Тмуторокани был великим воином и правильно сделал главным городом не Корчев, тот легче взять.
Они ехали шагом, чтобы дать лошадям остыть в конце дороги. Русские следовали своим правилам езды, сбереженью коня придавали большое значенье, зато и требовали много. Они проезжали между большими и малыми усадьбами, каждая из которых распустила вокруг себя ряды плодовых деревьев и стройные отряды подвязанных к кольям виноградных лоз, солдат сочного, сладкого изобилия. За оградами из сырых кирпичей или тесаного камня, беленными известью для красоты и прочности, взлетали цепы молотильщиков. Своя доля тмутороканского хлеба перепадет империи.
Мохнатые псы местной зверовой породы глухо и скупо подавали голоса или, забравшись на крышу хлева, молча взирали на проезжавших глазами неласкового хозяина.
Встречные тмутороканцы приветствовали князя со свитой пожеланьем здоровья и шутками:
– Где ж дичина? Много ль убили, кроме лошадиных ног?
Через запущенный ров под крепостной стеной был переброшен постоянный мост: не боимся… Тесная, как во всех крепостях, улица усыпана морским песком. Площадь с белокаменной церковью-красавицей, поставленной князем Мстиславом Красивым. Поворот – и княжой двор. Склир заставил, себя бодро спрыгнуть с седла, заставил шагать непослушные ноги. Не будь чужих, он приказал бы нести себя:
В отведенных ему покоях княжого дома Склир с трудом опустился в кресло с подлокотниками.
– Что думает превосходительный о нынешнем дне? – спросил кентарх. Он был на охоте, но не имел случая перекинуться словом со своим начальником.
