Только на кухне обнаружили живую душу – полная дама брезгливо помешивала в кастрюле темно-желтое варево. Пахло капустой и еще чем-то кислым, невкусным.
Надя растерялась. Старуха на крыльце – допустим, Ирусина бабушка. Женщина в сенцах – мать. Но где тогда сама Викина подружка? Этой даме, что на кухне, минимум сорок пять. А то и больше.
Однако Полуянов уверенно отвлек женщину от стряпни:
– Ирина Васильевна?
– Ты кто? – мадам хмуро обернулась от кастрюли. Разглядела. Глаза чуть оживились. Расправила поникшие плечи, откинула с лица прядь немытых волос.
«Ладно, сорок, – согласилась Надя. – Но Ирине ведь только тридцать!»
– Дмитрий Полуянов, газета «Молодежные вести».
Коротко взглянул на подругу – и немедленно разжаловал из коллег:
– Надежда Митрофанова, моя помощница.
Женщина насупилась. Снова сгорбилась над плитой. Буркнула:
– Ничего не скажу.
Полуянов ни капли не растерялся. Ласково спросил:
– Почему?
Женщина с грохотом отбросила ложку – та прокатилась по столу, шлепнулась на пол. Обернулась к журналисту, с вызовом произнесла:
– Потому что ни при чем здесь мой Игорек, ясно вам?!
Надя растерянно хлопала глазами. Дима спокойно поинтересовался:
– А кто есть Игорек?
Ирусик подняла ложку. Схватилась за поясницу. Выключила под кастрюлей газ. Грубо спросила:
– Вы чего вообще приперлись?
– Хотели про Вику поговорить, – отозвался Полуянов.
– Про кого-о? – изумилась женщина.
– Про подружку вашу, – уверенности в Димином тоне поубавилось. – Вику. Которую убили четырнадцать лет назад.
– Оссподи, – выдохнула воздух Ирусик. – Нашли чего вспоминать!
Нахмурилась (сразу стала тянуть на все пятьдесят), задумалась – и вдруг выдала:
– Хотя если денег дадите – тогда расскажу.
– А зачем вам деньги? – строго спросил Полуянов.
«Я бы ответила: «Не твое дело», – подумала Надя.
Но Ирусик с готовностью объяснила:
– Так я Игорьку хочу хорошего адвоката взять!
– Ириночка Васильевна, – Полуянов одарил женщину лучезарной улыбкой, – моих скромных гонораров на адвоката все равно никак не хватит.
– А без денег я говорить не буду! – заупрямилась женщина.
И вдруг упала на табуретку. Уронила голову на руки. Начала рыдать.
«Дура-ак! Какой дура-ак! Связался с этой Люськой – теперь расхлебывай!» – разобрала Надя сквозь всхлипывания.
Озадаченно взглянула на Полуянова. Тот вскинул указательный палец. Подтянул себе еще один табурет. Нахально обнял Ирусика за плечи. Спросил:
– Игорь – это ваш сын, что ли?
– А то ты не знаешь! – проревела женщина.
– Нет. Не знал, – искренне признался журналист. – Мы к вам пришли за совсем другой историей. Совсем старой. Но, как говорится, шел в комнату – попал в другую.
– Чего? – вскинулась Ирусик.
– Это я так, к слову. Значит, Игорь, ваш сын, дружил с Люсей? Правильно я понимаю?
– Да не дружил! Ходи-ил он к этой давалке – за чем к ней все мужики ходили!
Надя не удержалась, встряла:
– Сколько лет-то ему?
– Четы-ырнадцать!
«Вот у них тут все быстро! Самой от силы тридцать. И сыну уже четырнадцать».
– И теперь Игоря обвиняют в убийстве? – уточнил Полуянов.
– Да-а! Только не убивал он ее! Зачем ему? Еще руки мара-ать об нее, шалаву-у! – провыла Ирусик.
Димины глаза заблестели.
«Вот это повезло!» – прочитала на его лице Надя.
Журналист нахально потрепал рыдающую мать по плечу, сказал строгим голосом:
– Ириночка Васильевна, давайте плакать мы перестанем. Я вам сейчас задам вопросы – вы ответите. И если все честно скажете, позвоню адвокату. Прямо сейчас. Лучшему в Москве. Он вашего сыночка бесплатно защищать станет.
– Не врешь? – женщина наконец подняла голову со стола.
– Полуянов – золотое перо России. Он никогда не врет, – внесла свою лепту Надя.
– А че рассказывать-то? – горько вздохнула Ирусик. – Ну, ходил Игорек за этой Люськой с зимы. Сох по ней. Стих ей даже написал, давалке проклятой. Ну, к марту подошла его очередь – Люська перед ним ноги раздвинула. Радуйся, пользуйся – так нет, мой телок ее пе-ре-де-лы-вать стал. Любовь у него! Дебил. Люське-то его в своих парнях держать выгодно: он у меня видный, сильный, и деньги водятся – второе лето на переправе работает. Игоря при себе держит, а за его спиной со всей деревней спит. Бешенство матки у нее. А сынуля мой страдает. Будто заворожила Люська его. Я даже к Ольге-колдовке хотела его вести, отворот делать – не пошел, паразит. Ну и доигрался. А менты ему теперь убийство из ревности шьют. Хотя Игорек поклялся мне: пальцем ее не трогал!
– Когда поклялся? – встрял Полуянов.
– Так вчера я к нему ходила! Михалыч, наш участковый, позвал. Сходи, говорит, повидайся, пока его в город не повезли.
– И что он вам рассказал?
– Да что! Понесло давеча Люську в этот клуб, на танцы. А Игорек попозже пошел – до того работа у него была. Приходит – этой нет нигде. Он туда-сюда, в туалет, в подсобку – ну, и поймал, под лестницей. С Митькой чахоточным. Тот моего как увидел – сразу утек. Игорь тогда пару раз Люське врезал – с легонца, он девчонок у меня не бьет, правильный. И сказал: все, мол, кончено у них. Она в рев, побежала домой. А Игорек водки в палатке взял – и на речку пошел, страдать. Утром явился пьяный в дымину. А в десять за ним из ментовки пришли. Ты, говорят, убил. Чистосердечное подписывай, скидка выйдет.
– Кто-нибудь видел его на речке? Или когда он домой возвращался?
– Да кому надо ночью шляться? – вздохнула мать. – А менты и не ищут. Мотив есть – и баста.
– А кто убил Вику? – неожиданно сменил тему Полуянов.
– Оссподи, да откуда ж я знаю? – всплеснула руками Ирусик.
– А что люди говорили?
– Да чего только не трепали. То маньяк. То солдат какой-то из части бежал. Парней тоже всех трясли. Отсюда, из Василькова. Думали любовника ейного найти. Но Вичка-то – она совсем другая была. Городская. Целочка.
– И никого тогда не арестовали?
– Нет.
– А сейчас никто не говорит, что убийства похожи?
– В деревне говорят, – всхлипнула Ирусик. – Ольга-колдовка вообще сказала: один демон их убил. Так менты разве слушать будут? Крайнего нашли – все, дело закрывать можно.
