– Одуванчики побеждены?
– Штук двадцать выдернула, – вздохнула Надежда. – А все остальное время вела беседу. На тифлосурдоязыке. С нашей странной соседкой.
– О чем?
Она поморщилась:
– Ну, мы ведь хотели ее допросить. Я это уже сделала. Докладывать? Или сначала кофе?
Полуянов, грациозный и тощий, как лев, выпрыгнул из постели. Надя, как всегда, когда ее очам представало Димино безупречное голое тело, глупо улыбнулась. И в этот момент в калитку снова забарабанили.
– Опять она? – ахнула Надя.
Полуянов – хищник в прыжке! – метнулся к окну и присвистнул:
– Ничего себе! «Маски-шоу»!
Перепуганная Митрофанова подбежала к нему. Из спальни, со второго этажа, улицу видно было прекрасно. И оказалась она заставлена автомобилями. Новехонький полицейский «Форд». Пара легковушек. Последней притулилась старенькая «канарейка» из Василькова. А по двору Ланы Сумцовой уже бежали – Надя глазам своим не поверила – автоматчики в черных масках!
Еще один крепкий мужчина – несомненно, из силовиков – колотил в соседскую, то бишь их калитку.
– Дим… – Надя жалобно взглянула на Полуянова. – Что это?
– Сейчас узнаем, – с него мигом слетела утренняя вялость.
Трусы, майку и джинсы натянул за секунды. Еще и Наде успел указания дать:
– Ты кофе-то вари, вари.
Она послушно побежала на кухню. Едва поставила турку на огонь, вернулся журналист. Настроение у него улучшилось еще больше, глаза сияли – как всегда, когда он оказывался в гуще событий:
– Отставить кофе, Надюшка. Выключай газ, хватай паспорт и пошли.
– Куда?
– Понятыми. К нашей престарелой красавице.
– А что она натворила?
– Не знаю пока. Но на кражу таким составом не приезжают.
Надя вытащила из сумочки паспорт. Руки почему-то дрожали. Мозг кипел. Не дачный покой, а передний край!
У калитки ждал полицейский. Проглядел паспорта, кивнул:
– Годитесь. Пошли. Никуда первыми не лезем. Руками ничего не трогаем. Телефонами не пользуемся.
Журналист с библиотекаршей проследовали вслед за ним по дорожке. Из сарая отчаянно вопили куры. Надя скосила глаза, увидела: в птичнике двое роются в сене. Бедные несушки. Жертвы режима.
В доме тоже все оказалось вверх дном. Но не бардак поразил Митрофанову, а несчастная Лана. Она лежала прямо в коридоре. На полу. Лицом вниз. На щеке сукровица. Запястья скованы наручниками за спиной. Одна губа распухла, по второй стекает противного вида жижа. Они ее били, что ли?
Однако Надежда присмотрелась и догадалась. Целенаправленно не били, наверно, – все-таки дама. Но брали, как положено, без церемоний. Лицом сначала к стене, потом на пол. Мужик переживет. А многократно улучшаемое лицо не выдержало. Одна из губ, накачанных силиконом, лопнула. А рядом с ухом недавний шов разошелся. От круговой подтяжки. Да еще зубы – ощущение, будто Лана их языком поправляет. Неужели выбили? Однако ни крови, ни зубной крошки. Похоже, просто съемный протез.
«В камере ее засмеют».
Митрофанова сочувственно сморщилась.
Лана с ненавистью взглянула на нее и прошипела:
– Че лыбишься, тварь?
Поразительно. Униженная. Старая. Жалкая. Лежит лицом в пол. Но все равно шипит. Надя снова вспомнила отцовское творчество: «Меж двух огней, гиен и змей…»
Пожалуй, эта на змею куда больше тянет, чем Ольга.
Девушка отвернулась от поверженной пресмыкающейся.
– Понятые, прошу сюда! – триумфально позвал полицейский.
И повел на второй этаж. Первой комнатой на пути оказалась спальня. Дверь распахнута, розовые с золотом обои, шелковое черно-серебряное белье, хрустальная люстра с ярко-алыми подвесками, комод с инкрустацией. Аляповато, безвкусно и очень дорого.
Зато следующее помещение оказалось полной противоположностью. Оштукатуренные стены, длинный рабочий стол, электрическая плитка, холодильник. Шкаф, полный колбочек и бутылок. Тарелки, перчатки, шприцы, целлофановые пакеты. Надя с любопытством оглядела этикетки: ацетон, щелочь, картонные коробки с солью, почему-то несколько упаковок аптечной травы мать-и-мачехи.
Но полицейский подвел их к спортивной сумке, установленной на маленьком столике. Хорошо поставленным голосом объявил:
– Прошу убедиться. Препарат из серии МН. Уже расфасован. Триста семьдесят пять доз.
Надя уставилась на аккуратные рядки пакетиков. Внутри каждого – что-то темно-коричневое, рассыпчатое.
– Что это? – шепнула она Диме.
Тот ответил в полный голос:
– Каннабиноид, как я понимаю?
Страж порядка ухмыльнулся:
– Тоже спайсы употребляете?
– Да избави бог, – открестился Дима.
А Надя недоверчиво произнесла:
– Это… Это Лана делала?!
– Она не признается. Но дом ее. Отпечатки ее. Курьер тоже ее сдал, – кивнул полицейский.
– Ну ничего себе! – Надя никак не могла поверить. – Она сама работала в лаборатории? Делала наркотики?
– Спайсы, – уточнил страж порядка.
– Их недавно тоже к наркотикам приравняли, – блеснул эрудицией Полуянов.
– Ага, – грустно подтвердил полицейский. – Нам мороки прибавили.
– А я завидовала, что у нее «Мерседес» такой красивый, – простодушно произнесла Митрофанова.
– Заржавеет теперь, – хмыкнул Дима.
– Да, – гоготнул полицейский. – Пятнарик ей светит.
И кивнул им обоим:
– Посмотрели, ребятки? Убедились? Ну, пошли. Протокольчик подпишем.
Снова спустились вниз. Лана по-прежнему лежала на полу. Шевелилась, будто насекомое в агонии. К Полуянову подскочил участковый, протянул руку, похвалил снисходительно:
– Спасибо вам, гражданин, за сигнальчик.
Лана с ненавистью прошипела:
– Гад.
– Молчать! – рявкнул наблюдавший за ней спецназовец.
Женщина извернулась. Силилась обратиться к нему лицом. Языком придерживала зубной протез. По подбородку сочилась слюна.
– Смотри, укусит, – усмехнулся участковый.
– Нечем ей кусаться, – весело блеснули глаза под маской.
– Пошли домой, Дима, – поторопила Надя.
– Стоп, стоп, гражданочка, – обернулся к ней полицейский. – У нас к вам поручение. Вы ведь соседка? Надо за курами присмотреть.
– Нет! – простонала Митрофанова.
– Да чего ты, Надюха? – удивился Дима. – Будем яйки брать, бульончики домашние делать.
