Готье написал, что будет через двадцать минут. Это укрепило для Марианны презумпцию его невиновности. Следуя всецело декартовой логике, если он в Париже, значит, в Бурганёфе его нет. Lutetiam sum ergo non Bourganeufam sum.
Оливье и Марго перетащили свои пожитки за столик в глубине террасы, в плохо освещенном уголке; кучка хихикающих девиц внимательно следила за их перемещением.
Когда Марианна издали увидела Готье, с его быстрой походкой и кривыми ногами, она сперва подумала, что у нее остановится сердце. Потом поняла, что не может без него жить. Но когда он подошел поближе и фонарь осветил его лицо, эта уверенность сменилась предчувствием, что у него на сей счет другое мнение. Вид у него был абсолютно взбешенный. Под глазами жуткие круги, лицо мертвенно-бледное, глаза сверкают, черты осунувшиеся. Похоже, подтверждалась идея, что он спятил и намерен скорее зарезать Марианну, чем жениться на ней. Она присмотрелась к его рукам и с облегчением убедилась, что ножа в них нет.
Он бросил “привет” и уселся напротив.
Он был помятый и встрепанный, но она находила, что он красив.
Он был тремя годами ее жизни.
Больше всего на свете ей хотелось стереть последние полгода.
Она робко спросила: “Как дела?” – чем, похоже, вызвала у него приступ желчи.
– А как по-твоему, мадам чокнутая? Плохи дела. Я перестал спать. Я ничего не могу делать. Довольна? Горда собой? Ты этого хотела?
Марианна сжалась в комок. Она была не большой любительницей ссор.
– Я… вообще-то я не очень понимаю, о чем ты. Я ничего не сделала.
– Да неужели? Не хочешь сознаться в своей мелкой жалкой мести? Не удивляюсь, ты вообще никогда в жизни ни за что не желала отвечать. Мало того, что наставила мне рога, как мудаку, так теперь еще позволяешь себе калечить мне жизнь? Да как ты смеешь, МАТЬ ТВОЮ, СО МНОЙ ТАК ОБРАЩАТЬСЯ? КАК? Может, объяснишь?
В полном соответствии с непреложным законом, согласно которому парижские официанты всегда прерывают разговор в самый неподходящий момент, официантка подошла принять заказ. Готье спросил пива. Официантка повернулась к Марианне, та пожала плечами и в конце концов произнесла дрожащим голосом: “Бокал белого, спасибо”.
Она глубоко вздохнула и спросила Готье:
– Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь. Можешь мне объяснить, в чем дело?
– Дело в пиццах и в угрозах меня убить.
– Ок… Тогда скажи для начала, что это за история с пиццей?
Он недоверчиво взглянул на нее, и она заметила, что у него дергается левое веко.
– А ты не в курсе?
Она помотала головой.
– Последние два дня меня преследуют. Я получаю мейлы с угрозами. Не какие-то несколько штук, а сотни. Вроде спама. Мне шлют жуткие картинки с военными преступлениями, концентрационными лагерями, с детьми, сожженными напалмом, с горами трупов. А главное, мне все время доставляют пиццу, в том числе и ночью. Нон-стоп. Каждые десять минут звонят в дверь: пиццу заказывали? Я за два дня глаз не сомкнул.
– Ничего не понимаю, – сказала Марианна. Она украдкой взглянула на руки Готье. Руки дрожали, и она решила, что у него нервный срыв. Выглядел он так, словно был при смерти. Как бы ей хотелось обнять его и утешить.
Он несколько раз глубоко вздохнул и вроде слегка успокоился.
– Послушай, так или иначе, это исходит от тебя. Потому что во всех этих мейлах, они и по-французски, и по-английски пишут, что меня ждет расплата за то, как я с тобой поступил с этим видео. Ладно, ок, с видео было, наверно, слегка чересчур, но я страшно на тебя злился. Но это – это уже преследование, я спрашивал родителей, я в полном праве подать в суд на твою армию троллей-дегенератов.
Марианна почувствовала, как кровь у нее застыла в жилах. Она даже не услышала конца фразы. И коротко повторила:
– Видео было слегка чересчур…
– Ну да, ок, знаю. Но ты – ты зашла слишком далеко.
Она проговорила по слогам:
– Ви-део-бы-ло-слег-ка-че-рес-чур.
– Только не вздумай меня упрекать, не тебе меня судить.
Марианна повторяла эту цепочку слов, как мантру, которой должен пропитаться ее мозг. Рассудок, за годы учебы в университете приучившийся дотошно разбирать каждую французскую фразу, усиленно вышелушивал смысл “видео было слегка чересчур”. Какие выводы вы можете из этого сделать? Во-первых, как мы видим, фраза представляет собой попросту признание вины ее автора. Во-вторых, она показывает, насколько он недооценивает серьезность своего поступка. Наконец, разберем чувства героини, которая осознает, что дивным образом села в лужу, что ее экс в самом деле виноват, а кроме того, ему глубоко класть на то, что он заставил ее вынести. Что ему на нее насрать. И что он строит из себя жертву.
– Ты хоть понимаешь, что ты сделал? – спросила она дрожащим от гнева голосом. – Понимаешь, что я могу тебя привлечь за нарушение неприкосновенности частной жизни?
Легкая тень вины скользнула по лицу Готье и удалилась восвояси.
– Ты правда хочешь в это все поиграться? Чтобы мы потащили друг друга в суд? Тебя это забавляет?
– Какой же ты грязный…
Официантка с подносом подошла ровно в тот момент, когда Марианна собиралась произнести слово “подонок”. Она с улыбкой поставила на стол заказ, они молчали. У Марианны завибрировал телефон. Она бросила на него дикий взгляд. Сообщение от Оливье: “Хочешь, мы сейчас подойдем? Если да, распусти волосы”.
Мозг Марианны осознавал глубину предательства Готье. Он отдал ее тело и их сексуальную жизнь на растерзание незнакомцам, забесплатно, просто так. Пусть даже это всего лишь визуальная и звуковая репрезентация, он отдал ее всем и каждому. Он хотел ее унизить, ее опустить. Обойтись с ней как со шлюхой, ведь он считал ее шлюхой.
– Да как ты мог, – голос Марианны на миг дрогнул, но потом окреп, – как ты мог так со мной поступить?
– Ну нет! Нечего разыгрывать из себя невинную жертву после всего, что ты меня заставила вынести!
Натолкнувшись на эту стену непонимания, Марианна сломалась. Она стянула резинку, стягивавшую ее пучок, и волосы рассыпались по плечам. Пять секунд спустя Оливье положил руку на плечо Готье и сказал:
– По-моему, твое время истекло, чувак. Вали отсюда.
Готье тупо уставился на него. Оливье сжал его плечо посильнее.
– Вали отсюда. Немедленно.
Он встал. Марго со скрежетом перетащила стул, уселась рядом с Марианной и обняла ее.
Но когда Готье стоял перед ними, свесив руки, у него на глаза навернулись слезы. Землистое лицо еще побледнело и стало белым как мел. Обращаясь к Марианне, он произнес отчаянным тоном:
– Хочешь, чтобы я извинился? Прости, Марианна. Я очень сожалею о том, что сделал. Хотя ты причинила мне много зла. Но умоляю, прекрати эти шутки. Они меня убивают. Скажи им, пусть завяжут. Сделай это, пожалуйста. Скажи им, пусть оставят меня в покое. Я больше не могу.
