– Может, ты хочешь меня приручить,
Как дворовый шарманщик свою обезьянку?
Протянуть на ладони простую приманку,
И судьбу на квадрате картонки всучить?
Мне неведома радость надежности сытой.
Я помню тот миг,
Я знаю тот вкус,
Когда дичь неостывшая свежедобыта.
Я это постиг,
И я не вернусь.
Не вернусь. Не приду. Не явлюсь. Не приеду.
Хоть полвека минует. Хоть вечность пройдет.
Не заманит меня ни карминовый рот,
Ни уютные сети ворсистого пледа.
Мне немыслим покой бессловесной поживы.
Спалю все мосты.
Развеется дым.
Пилигримом уйду от идиллии лживой.
Срывая жгуты,
Стану иным.
Может, ты принимаешь меня за другого,
И швыряя мне кость как голодному псу,
Ожидаешь, что я тебе сам принесу
Уцелевший парфорс из обрывка цепного?
Незнакома мне преданность рабских служений —
За годами года,
За делами дела.
Вечный странник свое продолжает движенье.
Дорог череда,
Хляби и мгла.
Может ты возомнила себя Прометеем,
Что слепому дарует живительный свет?
Только я не нарушу светилу обет,
И победу не дам искусителю-змею.
Союз одиночества и желанья.
Туда, где я не был!
Стремление. Путь.
Освещает предвестницу ожиданий —
Дорогу под небом
Звездная ртуть.
Варвара прикусила губу и из глаз у нее покатились слезы облегчения. Она еще не совсем понимала, как выпутаться из неловкости, но уже начинала дышать. Обращение все равно было слишком бьющим в цель. Выручил сам Сергей:
– Да полно Вам, Варвара Михайловна, – он снова отодвинул стул, сел и занялся трубкой. – Это действительно мальчишеские стихи, не стоят они таких переживаний. Господа! Прошу не судить строго, это написано не менее пяти лет назад.
Раздались аплодисменты.
***
Утром Лиза все выглядывала во двор – не едет ли Нина. Оказывается, она очень по ней скучала. Это было не совсем ясно до Мимозовского пикника, но после того разговора Лиза хорошо поняла насколько ей не хватает подруг. Особенно Нины. То, что можно было принять за тоску по привычному укладу жизни, за обычную тяжесть любых перемен, на поверку оказывалось нехваткой чего-то важного и значимого. Лиза чувствовала, как после нескольких сказанных тогда наедине фраз, она получила неимоверное облегчение и какую-то уверенную опору. Поддержку. Хотя, вспоминая подробности, она понимала, что поддержка тогда нужна была больше самой Нине, но как-то так само собой получалось. Ее голос, ее слова, ее уверенность, характер, сила.
Зацокали копыта, послышался звук открываемых ворот, и колеса заскрипели по песку. Приехала подружка!
– Ну, здравствуйте, здравствуйте! Показывай, Лиза, как ты живешь. Здравствуйте, милая Егоровна! Сколько я про Вас слышала! Как изволите величать?
– Здравствуйте, барышня! Какая черненькая! – Егоровна, конечно же, не могла пропустить приход гостьи и стояла в проеме двери кухни. – А худющая! Моя-то как тростинка, а Вы уж, прямо совсем, сейчас переломитесь. Егоровной так и зовите, как Лиза. Я вам сейчас пирогов да чаю! Проходите.
Девушки попили чаю в столовой, потом Лиза показала Нине папин кабинет и книги, гостиную с инструментом, и они собрались в ее комнату.
– А как же Вы хорошо по-нашему говорите, – Егоровна все не уходила, сопровождая их из комнаты в комнату. – А вроде не русская.
– Егоровна, так меня увезли из Грузии, когда мне было пять лет. Я боюсь, мне сейчас родной язык вспоминать с учителем пришлось бы, – засмеялась княжна, а Лиза насторожилась.
– Ну, ступайте, шепчитесь, а я на кухню пойду. Обедать-то у нас станете, Ниночка?
– Да нам, наверно, скоро и ехать уже, – ответила Нина и Лиза увела ее, наконец, в свои владения.
– Может быть, к обеду папа подъедет, – Лизе нравилось, что подруга у них в доме, и она удивлялась, почему они раньше не ездили друг к другу. – Я бы хотела, чтобы вы поближе с ним сошлись. Или еще успеется? – Нина ничего не ответила. – Ну, давай тогда, я тот журнал принесу. Почитаем, как собирались?
– Да нет, Лизонька.
– Ну, конечно, сейчас времени нет. Мне уже переодеваться пора к выходу, – Лиза всматривалась в лицо подруги. – В следующий раз?
– Лиза, прости меня, я все не решаюсь тебе сказать… – Нина присела на стул у окна.
– Ты передумала, не хочешь читать? – Лиза оттягивала момент откровения, давно понимая, что дело не в книжке.
– Прости. Я уже прочла. Без тебя, не удержалась.
– Но как? Откуда?
– Мне подарили женевское издание.
– Кто? Неужели ты сказала родителям?
– Ох, Лиза! – Нина вздохнула, посмотрела в окно и, сменив тему, спросила: – А что это за милая дама приехала? Какая элегантная!
– Это наши жильцы, – Лиза тоже посмотрела через плечо подружки. – А девочка с ней – моя ученица по музыке теперь. О ней и едем с Лидой говорить.
– Какое кудрявое чудо! – Нина улыбалась.
– Нина! Что-то произошло за ту неделю, что мы не виделись?
– Так много, Лиза, что я не знаю с чего и начать, – Нина, наконец-то повернулась лицом к подруге. – Я не скрываю ничего от тебя, просто, действительно, не знаю, как сказать. Мы уезжаем. Это уже решено, куплены билеты, распродается имущество, выставлен на торги дом.
– Но как же так? Так быстро? Ты тогда сказала ничего не ясно еще.
– Тогда у папы была только переписка. А в прошлое воскресенье в город приехал князь Кинулидзе. Они с отцом старинные приятели и много встречались и говорили в эти дни. О, Лизонька! Чего только я не услышала про свою родину за эту неделю. «Никто, кроме дворянства не может защитить интересы и целостность всей нации» – говорит папа. «Дворянство – вчерашний день, только буржуазия способна вывести нацию из невежества и бедности, она – прогрессивное будущее Грузии!» – возражает князь. «Посмотри на свою буржуазию – сплошь одни иностранцы, а я говорю именно про грузин и их будущее!» – парирует папа. «В этом и есть наша цель – практически взять хозяйственную деятельность в свои руки», – настаивает на своем князь. Но не это главное. Его старший брат умер два года назад, он теперь отвечает за судьбу своего племянника. Состоялся сговор, теперь я невеста. Подожди, не перебивай. Еще во времена, когда мой папа был совсем малышом, на дедовых землях происходили изыскания, потом все забросили, но документы остались. Была найдена какая-то руда, князь Кинулидзе-старший хочет теперь вести там разработки. Эти земли пойдут мне в приданое, это особо оговаривалось.
