– Так, так.
– Она мне все-все описала подробно. И дом, и лестницу, и дверь. Она спасла меня в последний момент! Иди сюда.
Лева сделал несколько шагов, Оля протянула руку, он попытался поднять ее, но она только хихикала и баловалась, и ему пришлось сесть рядом с ней.
– От чего спасла? – нехотя спросил он.
– Ты знаешь – я упрямая! Как сказала, так и будет. Сказала – завтра повенчаемся, значит… – В это время часы прозвонили два раза. – Уже сегодня! – засмеялась она, подняв указательный пальчик. – Я бы все равно тебя нашла. И пришла к тебе. Я еще днем решила. Я уже запрягать хотела приказывать и к тебе в отель ехать. Сонька меня все отговаривала, нудела, а тут не выдержала и говорит: «Не буди никого, не устраивай спектакль, его там все равно нету!». Ну, тут я из нее все и выудила!
– Что ты хочешь сказать? – у Льва Александровича от волнения ладони стали влажными, и он стал тереть одной из них по колену, боясь посмотреть на Ольгу.
– Я пришла к тебе. Я твоя жена. Возьми меня! – она, видимо, все-таки тоже волновалась, потому что облизала влажные губы, а потом, перевернувшись, положила голову к нему на свободное колено и смотрела теперь снизу вверх вопрошающе.
Лев Александрович в ужасе вскочил. Ольга лежала теперь поперек кровати, голова и плечи свесились с нее, волосы рассыпались, а руки она протягивала к Борцову. Она лежала перед ним – такая свежая, такая молодая, такая доступная. И желанная. А он не мог пошевелить даже пальцем. Он закрыл лицо ладонью:
– Ольга. Оленька. Вы не понимаете, что Вы говорите! – он перешел на «Вы» не для того, чтобы увеличить дистанцию, а чтобы сохранить в себе остатки разума.
– Я все понимаю. Вот я! Иди ко мне.
– Нет-нет! Ольга! Зачем же так?!
– Как «так»? – она резко села на кровати и стала похожа на маленького злобного зверька. – Ты любишь меня?
– Да, конечно! – Лева бросился перед ней на колени, обнял за талию, и говорил, говорил, говорил, изредка поднимая на нее глаза. – Девочка моя! Ты самое мое сокровище, но пойми! Я же не только люблю тебя, я тебя уважаю. Давай сделаем все по-хорошему. Зачем такие жертвы? Разве он отказал нам? Разве нет иного выхода? Ты достойна самого лучшего. Я не хочу начинать нашу жизнь так! Я не хочу украдкой!
– Ты не любишь меня! – Ольга отпихнула его и встала. – Иначе бы ты не раздумывал!
– Оля! Оля! Подумай, что ты говоришь! Именно, что о тебе я и думаю! – он подошел и обнял ее сзади. – И я понимаю, какой подарок ты мне принесла сегодня. Но я не могу взять. Прости. Давай я сейчас провожу тебя домой, а утром все станет совсем другим. Хочешь – я не поеду ни в какую Италию? Я завтра дождусь его и буду говорить сразу?
– Завтра? – она резко повела плечами, показывая, что хочет освободиться, Лева опустил руки. – Все уже стало по-другому! Я целый час у тебя, а ты даже ни разу не поцеловал меня!
– Но я не могу тут. Так! – снова попытался объяснить ей свое отношение Лева. – Это же… пошло в конце концов.
– Ты отверг меня. Я этого не забуду. Выпусти меня отсюда немедленно!
– Оленька, зачем ты так? – Лева снова не знал, что говорить и что делать.
Ольга нервно похватала перчатки, кое-как напялила капор, и запуталась в скомканном пальто. Лева подошел, отобрал его и помог надеть.
– Отопри сейчас же! – она встала перед входной дверью и нервно топнула ножкой.
– Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одну? – сказал он и тоже стал одеваться. – Я доведу тебя до дома.
Всю обратную дорогу они молчали. Подойдя к особняку Свиридова с черного крыльца, Лева ждал, что она сейчас достанет какой-нибудь ключ и тогда, в последний момент перед расставанием, он придумает и скажет ей что-то самое важное, что снова сделает их счастливыми. Но видимо, кто-то ждал, посматривая в потайное окно. Дверь отворилась изнутри, он только успел взять Олю за руку, но она вырвала ладонь и стала подниматься по ступенькам. В проеме ее ожидала тень, в которой Лев Александрович узнал Соню. Сейчас он ее просто ненавидел.
***
Вся постель пропахла ее свежим запахом, и заснуть было невозможно! Лев Александрович весь извертелся на мятых простынях и все думал, за что же это он сейчас наказан? За то, что поступил единственно мыслимым для себя образом? За то, что не смог переступить невидимую никому черту? А может он ошибся? И его излишняя щепетильность поломала все его возможное счастье? Нет! Разве можно поломать что-то настоящее благородством души? Можно?
Сейчас она уже была бы его женой, все утром разрешилось бы с дядей тем или иным образом, они бы забыли об этой ночи через месяц. Нет! Как же можно забыть о таком? Об этой ночи они помнили бы всегда, всю свою жизнь. И цеплялось бы за это воспоминание что-то лишнее, нехорошее. Что ж нехорошего? Если двое любят друг друга. Кому какое дело до них! Это все не так важно – гости, белое платье. Это все равно все было бы потом. Какая разница когда, если это неважно для обоих? Но для него-то это, оказывается, важно. Ему важно ввести ее в храм такой чистой, какой ее создал Бог. Из одной только любви! А долг и обязанность чтобы были в их жизни из осознанности и доброй воли, а не от принужденности. Только тогда он знал бы, что все в жизни сложится хорошо. Вернее, все что сложится, то и правильно, то и принять не сложно. А так, получается, кувыркайтесь сами по себе, раз вам все неважно, что важно другим! «Нет. Я все сделал правильно!» – думал Лев Александрович сквозь подступающий утренний сон, который сломил его уже на рассвете.
Он проспал! Вскочил, когда уже пробил полдень, умылся, наскоро привел себя в порядок и бросился к ее дому. Узнав от слуг, что барин еще не возвращался, Борцов отказался ждать его в доме и снова вышел на улицу. Сейчас он никого не мог видеть из домашних. Даже Ольгу. И он должен был поговорить со Свиридовым первым. Потому что там еще и Соня эта! Мало ли что они смогут наговорить друг другу… Нет, он подождет здесь.
Когда подъехала карета, он бросился наперерез, не дав той въехать в ворота. Никанор Несторович свежий и благоухающий дорогим одеколоном вышел из нее, махнув рукой, отпустил кучера и подошел к Леве.
– Голубчик! Да на Вас лица нет. Что стряслось-то? – спросил он, смахивая тростью нападавший на плечи Левы снег. – Рабочие снова напортачили?
– Никанор Несторович! Я обращаюсь к Вам как к опекуну Вашей племянницы, – Лев Александрович задыхался морозным воздухом. – Я люблю Ольгу и прошу у Вас ее руки.
– Ба! – удивления в глазах Свиридова не было вовсе, но в уголках зажглись озорные искорки. – Ну что? Италия отменяется? Пойдем, голубчик в дом. Уж, думал, ты так никогда и не решишься!
– Я не понял! – вслед ему выкрикнул Лев Александрович. – Это значит – Вы согласны?
– Пойдем, пойдем! Ну, не враг же я своим девочкам. Но, давай хоть для проформы спросим и у невесты?
Они сбросили одежду на руки камердинеру и, никуда не заходя, вдвоем отправились на половину Ольги. Она все еще дулась, а глаза были красными – либо плакала, либо тоже не выспалась. Ольга подошла, чмокнула дядю, а на Льва Александровича вовсе не посмотрела, не кивнула, не поздоровалась.
