Лицо мистера Тингла озарилось радостью, и он еще усерднее занялся очками.
– У нас есть пьеса о Ричарде Третьем, представленная в собрании сочинений нашего мистера Вильяма Шекспира. Возможно, вам будет интересно ее почитать. Или вы предпочтете прочесть его реальную историю?
– Последнее, если можно.
– А, ученая! – Он с таким ликованием захлопал в ладоши, что Тэнзи предпочла его не разочаровывать.
– Так вы интересуетесь историей, мисс Дэнфорт… эээ… Тэнзи? – Женевьева просматривала биографию Леонардо да Винчи очень сосредоточенно. Перелистывала страницы медленно, одну за другой.
Тэнзи поколебалась.
– Меня внезапно охватил интерес, – решилась ответить она.
По крайней мере, это чистая правда.
– Полагаю, новые места вызывают новые интересы, – заметила Женевьева.
– Точнее выразиться просто невозможно, – страстно подтвердила Тэнзи.
– Что ж, я в восторге, что могу быть полезен даме с таким острым умом, – заявил мистер Тингл. – Собственно, я с радостью преподнесу вам этот томик в подарок, мисс Дэнфорт, если вы выберете и приобретете еще что-нибудь.
– Вы слишком, слишком добры, мистер Тингл! Говоря точнее, вы человек щедрый и великодушный.
– О, ерунда. – Его щеки покраснели. – Просто удовольствие иметь дело с такой заядлой читательницей. – Назвать ее «заядлой» было, пожалуй, слишком, но Тэнзи подозревала, что он сильно разочаруется, если она выведет его из заблуждения. – Могу я заинтересовать вас каким-нибудь другим периодом английской истории? Может, что-нибудь о Вильгельме Завоевателе?
– Ммм… позвольте подумать… а нет ли у вас книг, написанных мистером Майлзом Редмондом?
Руки мистера Тингла замерли. Взгляд метнулся к Женевьеве и обратно.
Тэнзи скорее почувствовала, чем увидела, что Женевьева замерла.
Повисло необъяснимое боязливое молчание.
Наконец мистер Тингл прокашлялся и понизил голос:
– У нас действительно имеется собрание сочинений мистера Редмонда. – Он произнес это так осторожно, словно признавался в хранении коллекции порнографии.
– Мне очень понравилась книга о его приключениях в Лакао. Я бы с удовольствием почитала что-нибудь еще об этом путешествии.
Мистер Тингл понизил голос до едва различимого шепота:
– Я сейчас схожу и принесу вам следующую книгу, хорошо?
Обе они купили по книжке, причем каждая очень много говорила о личных пристрастиях и о том, что они из себя представляют как личности, хотя ни одна об этом не догадывалась. Женевьева напоминала Титании пейзажи Суссекса: такая же неброская. Она не была склонна к болтовне, к обмену секретами, была интеллигентна, сдержанна и умна. И Тэнзи чувствовала себя немного неловко. Сама она по характеру была, несомненно, бойкой и жизнерадостной. И куда более порывистой.
– Могу я задать вам вопрос, Женевьева?
– Конечно.
– Вы давно замужем?
– Уже почти год.
Они шли молча мимо древнего кладбища, окружающего небольшую приземистую церковь. Тэнзи остановилась, зачарованная видом надгробий. Самые новые стояли ровно, а более старые уже накренились и осели, как происходит со всем на свете, когда оно ветшает. На кладбище росла огромная ива, укрывая его почти целиком, как наседка, распростершая крылья над цыплятами.
Англичане все такие сдержанные. Пожалуй, не стоит задавать следующий вопрос, сказала себе Тэнзи.
– А как вы… поняли? В смысле, про герцога. Или…
И поняла ли? Вот что она хотела выяснить, но это казалось уж слишком бесцеремонным. Впрочем, учитывая взгляды, которыми Женевьева обменивалась с герцогом, этот вопрос явно излишний. Он сказал, что счастлив. Она видела, что он счастлив. Но как это можно понять?
Женевьева улыбнулась.
– Вы поймете, когда это случится с вами – если вы об этом. Право же, ошибиться тут невозможно.
Все-таки в ней чувствуется некое превосходство замужней женщины. Тэнзи находила его бесконечно раздражающим.
– Вы случайно не теряли дара речи, находясь рядом с ним? – спросила она наполовину в шутку.
Женевьеву это вроде бы позабавило, но при этом и озадачило.
– Скорее я обрела дар речи, когда познакомилась с ним.
Увы. Тэнзи подозревала, что это ее собственное, особое состояние уникально. И зовется оно Йен Эверси.
Он раздражающ и груб, и красив, и устрашающ, и она мучительно гадала, не поможет ли ей приобретенная книга найти ключ к нему. Но это было все, что у нее имелось на данный момент, и она прижимала к себе книгу, как карту.
– Вы не против… не против, если мы пройдем здесь? – Она показала на могильные плиты.
– Вовсе нет.
Они молча шли по кладбищу, которое казалось не столько печальным, сколько тихим и благостным. Тэнзи нравилась идея объединять церковь с кладбищем. Мертвые мертвы, и этого не изменить. Уж кому и знать, как не ей. Может быть, могильные плиты напоминают тем, кому надоело ходить в церковь, что прах к праху и что следует позаботиться о своей душе заранее, если они хотят достичь царствия небесного в свое время.
Проходя, Тэнзи молча читала имена на могильных плитах.
– Здесь довольно много Редмондов, – заметила она. – И Эверси. А мистер Майлз Редмонд тоже из Редмондов, что живут в Пеннироял-Грин?
– Действительно из них, – вежливо ответила Женевьева.
Что интересно, дальше распространяться она не стала.
Тэнзи решила не настаивать. Эти Эверси вовсе не так хитры и увертливы, как считают сами. Со временем она обязательно докопается до сути, тут Тэнзи не сомневалась.
И вдруг она, остановившись, опустилась на колени перед надгробным камнем. Некая леди Элизабет Стэнтон скончалась добрых тридцать лет тому назад в возрасте двадцати одного года. Получила ли леди Элизабет свой титул через замужество или по рождению? Почему она умерла такой молодой? Случилось ли это во время родов, или ее унесла горячка, или она упала с лошади, или?.. Теряла ли она дар речи, когда неучтивый мужчина смотрел на нее так, будто мог прочесть все ее мысли и находил их преступно скучными?
На ее могиле не было цветов, а вот захоронения, окружающие ее, были свежеубраны, и Тэнзи подумала, что это ужасно несправедливо.
– На ней нет цветов.
Женевьева сочувственно посмотрела на могилу леди Элизабет Стэнтон.
– Полагаю, со временем некоторые семьи переезжают или последние их представители умирают, а иногда про могилы просто забывают.
– Но на них должны быть цветы, разве нет? – Внезапно Тэнзи ощутила, что это необходимо, как будто это она голая, а не могила. – Кто-то же должен помнить! Нельзя, чтобы у одних цветы лежали, а у других нет.
