– Человека, который слишком энергично хватает кусок мыла, и тот снова и снова выскакивает у него из рук.
– Представил меня в ванне, вот как?
Йен засмеялся. Впрочем, очень коротко. Смущенный смех. Даже немного страдальческий.
– Я думаю, ты набрасываешься на каждого прежде, чем он начинает домогаться тебя, Тэнзи. Ты боишься быть…
Он резко осекся.
Уязвимой, мысленно договорила за него пораженная Тэнзи. Уверенная, что он имел в виду именно это.
Это ее поразило по множеству причин.
Потому что это правда. Потому что он оказался пугающе проницательным. И потому что замолчал из-за того… что говорил о себе.
Тэнзи не осмелилась сказать это вслух. Она подняла к нему лицо.
Должно быть, он увидел на нем осознание, потому что глаза его почти в буквальном смысле «зашторились». Сделались холодными, непроницаемыми. Если в палитре художника имеется такой цвет, он должен называться «предостерегающе синий». Нужно быть мазохисткой, чтобы решиться пробить такую оборону. Он же уничтожит ее несколькими презрительно растянутыми словами.
– Что с тобой случилось? – прошептала она прежде, чем успела прикусить язык.
Потому что после смерти родителей разучилась бояться.
Что-то сделало его таким, каким он стал. Так же, как что-то сделало ее такой, какой стала она.
Как будто откуда-то издалека Тэнзи почувствовала, что сердце под ее ладонью забилось быстрее. Восхитительное ощущение. Какая нелогично теплая и мягкая у него кожа по сравнению с этими холодными, настороженными глазами. Воображение разыгралось. Интересно, у него такая кожа везде? Найдет ли она там что-то другое по ощущениям – завитки волос, к примеру, еще мышцы… его руки у нее на бедрах.
Его руки у нее на бедрах!
Она так увлеклась собственными фантазиями, что даже не заметила этого, а теперь поздно. Они легли туда мягко, незаметно. И теперь он проводил по ним кончиками пальцев, по округлости бедер, легко и мучительно медленно, словно показывая, насколько она женщина, как он видит ее насквозь, как запросто она поддается обольщению.
Потому что она, безусловно, поддается.
Волосы на руках и затылке встали дыбом, соски внезапно болезненно напряглись, а его легкие пальцы даже через тонкий муслин платья обжигали тело. Это было так изысканно и завораживающе, что Тэнзи забыла дышать.
Он за несколько секунд сплел для нее сеть из ее же собственного желания.
Затем со скоростью волка, хватающего зайца, он подхватил ее под ягодицы и крепко прижал к себе. И не отпускал. Йен смотрел ей в глаза, зрачки его расширились и потемнели. Казалось, он выжидает, когда она ощутит его страсть. Когда ее тело расслабится, уступит, приладится к его. Когда ее руки обовьют его шею и притянут ближе.
За этим последовал не поцелуй, а настоящая атака.
Когда его губы прижались к ее рту (волшебным образом голова Тэнзи откинулась при этом назад), она напряглась. Мгновение спустя его рот на ее губах показался ей самой правильной вещью на свете. Внезапно это стало ответом на все. Ах, и она слишком поздно поняла, что в этом и заключается опасность, о которой он говорил. Твердые, теплые, бесчестно умные, его губы скользили по ее рту, приглашая Тэнзи во вселенную, полную наслаждения, которое только они и могли ей подарить.
А затем он ворвался внутрь.
Ее губы приоткрылись, послушные чувственному знанию, старому, как мир, более сильному, чем здравый смысл. Руки Тэнзи скользнули вниз и вцепились в его рубашку, помогая удерживать равновесие, пока слой за слоем ей открывались все новые пласты блаженства с каждым толчком, нырком, сплетением их языков. И постепенно пробный, почти насильственный поцелуй превратился во что-то другое. Во что-то чувственное, бездонное, головокружительное, одурманивающее. Тэнзи ощущала, что он перестал спешить, тело его расслабилось. Она летела туда, где не существовало силы тяжести. И падала бы вечно, если бы не держалась за него. Этот поцелуй стал ее миром.
Тэнзи негромко застонала – наслаждение, изумление вылились в звук. Он прижал ее к себе еще крепче, тело его напряглось. Она ощущала твердый фаллос, прижавшийся к ее ноге, и ее захлестнуло потрясающее наслаждение. Она прильнула к нему еще плотнее, а он буквально вжался в нее, и это было больно, и это было чудесно. Ей хотелось раствориться в нем.
– Тэнзи, – хрипло выдохнул Йен. – Господи!
И внезапно Тэнзи поняла, что он может взять ее прямо здесь, прямо сейчас, и она не будет против. Она хотела от него чего-то с жадностью, какой никогда не знала. Его руки скользили по ее спине, легли на затылок, держали ее, пока его рот брал, а ее отдавал, и он хрипло прошептал:
– Сладкая.
Он нежно провел пальцами по ее обнаженной шее, и дивное, жгучее ощущение дерзко, неожиданно растеклось вниз, к грудям. Один из его пальцев легко нырнул в вырез лифа и грубовато погладил сосок.
Это было восхитительно и пугающе.
– Йен, – отчаянно выдохнула Тэнзи. Она хотела большего. И боялась.
Он оторвался от ее губ, прижался лбом к ее лбу. Дышал ей в лицо жарко, часто, прерывисто. И так они дышали вместе, и дыхание Тэнзи больше походило на всхлипы.
Она точно знала, что больше никогда не будет прежней.
И вдруг он резко отпустил ее и шагнул назад.
Что показалось ей немыслимой жестокостью.
Они стояли и смотрели друг на друга, и дышали, как боксеры, разошедшиеся по своим углам.
Ее здравый смысл разлетелся в дребезги. Потребуется вечность, чтобы собрать его воедино. Может быть, он никогда уже не станет прежним.
Прошла то ли вечность, то ли секунда, пока Йен снова заговорил:
– Многие, многие мужчины, мисс Дэнфорт, ни за что бы не остановились. – Он произнес это спокойно.
А. Значит, это всего лишь еще один урок. Точнее, он хочет это так представить. Какое бескорыстие!
Тэнзи коротко горько рассмеялась.
Но заговорить по-прежнему не могла, а ведь когда-то она это умела.
Зато он смог.
– Пожалуйста, перестаньте играть с вещами, которых толком не понимаете, Тэнзи. Так вы найдете свою погибель. Очень, очень легко потерять себя вот так.
Она все еще не могла ни дышать, ни думать. Она была в бешенстве из-за того, что приходится держаться за него, чтобы не упасть. Она была в бешенстве за то, что он прав. И что он такой чертовски самодовольный лицемер!
И за то, что он прочно стоит на ногах и рассматривает ее.
А потом она поняла, что он дрожит. Она чувствовала эту дрожь под своей ладонью.
Он отъявленный распутник, но этот поцелуй его потряс.
И это встревожило ее сильнее, чем сам поцелуй.
– Так вот зачем вы это делаете? – негромко насмешливо спросила она. – Чтобы потерять себя?
