Косте тоже хотелось что-то сказать, но к своему сожалению он не мог похвалить Машины кулинарные способности. Костя по-прежнему стойко сохранял верность вегетарианству и соглашался только на рыбные оладьи, которые получались у Маши особенно восхитительными. Вот тогда он выговаривался за все.
– Это лучшее, что я ел в своей жизни. Даже палец укусил – так было вкусно.
– Но-но, – ревниво осаживал его Андрей. – Не нужно так волноваться. Это всего-навсего оладьи.
А потом произошло еще одно событие, на которое Костя уже и не надеялся. С появлением Маши Андрей «взялся за ум» и снова стал ходить в институт. И хотя девушка училась в другом вузе – она поступила в ГИТИС – каждое утро они втроем отправлялись на учебу. Машина кафедра балетмейстерского факультета находилась недалеко от станции «Кузнецкий мост», поэтому первые две остановки друзья ехали вместе. На станции пересадки Костя становился свидетелем душераздирающей сцены прощания, будто Андрей и Маша расставались на лет на сто, а может больше никогда и не увидятся. Дальше каждый ехал своим маршрутом.
Изящная, легкая на подъем Маша внесла в жилище студентов-криминалистов не только нотку чистоты и красоты, но придала их существованию необычнайную веселость. И хотя остальные жители квартиры №259/1, кроме Кости, не отличались излишней серьезностью, но с появлением девушки в квартире будто поселилась стая певчих птиц. Маша не могла просто так пройти по квартире. Она обязательно приплясывала или пела, а часто делала и то и другое. Она всегда была весела, и это еще больше тянуло к ней молодых людей. В своих нарядах Маша предпочитала яркие наряды. Еще лучше, если они были всех цветов радуги. На каждой ее вещице был изображен если не целый букет, то хотя бы один цветок. Все это украшали многочисленные шнурочки, ленточки, завязочки и бантики. И это не было мешаниной, а выглядело очень красиво и уместно.
В романтический спор за девушку нередко вступал Руслан. Его не смущали отношения молодых людей. Бравируя возрастом и более тугим кошельком, он не раз перехватывал инициативу. Отчаянные взгляды Андрея не всегда останавливали Машу, и она, хотя и довольно редко, но принимала приглашения Руслана «проехаться по ночной Москве». В такие вечера на Андрея было больно смотреть. Он с нетерпением ждал их возвращения и встречал на пороге, как встречает отец припозднившуюся дочь.
– Ну, что – как погуляли? – спрашивал он деланно непринужденным голосом, но испытующе заглядывая им в глаза.
– Все отлично, – отвечал Руслан, раззадоривая ревность Андрея. – Шикарный был вечер. Ты даже не представляешь, где мы были.
Тогда Андрей наскакивал на Машу.
– Тебе тоже понравилось?
– Да, – отвечала девушка. – Все было хорошо, но в общем ничего особенного. Не переживай так.
– Ну, конечно, – вставлял слово Руслан. – Если вы каждый день ужинаете во вращающемся ресторане, то особенного ничего.
– А мне вообще без разницы, – заявлял Андрей. – Крутитесь там сколько хотите. Подумаешь.
Маша ласково смотрела на него и пыталась успокоить, но видя, что Андрей сейчас не в том состоянии, уходила к себе. Что касалось Кости, то он тоже признавался себе, что ему нравится Маша и несколько раз делал ей неловкие комплименты, за что неизменно получал от Руслана свою порцию подколов.
– Смотри-ка, наш профессор тоже гормоны поймал. Склифосовский, а я думал, что такие как ты не размножаются.
– Придержи при себе свои неандертальские шуточки, – сжимал кулаки Костя.
– Больше не буду, – смеялся Руслан, загораживаясь диванной подушкой словно щитом.
Несмотря на мелкие шероховатости отношения Андрея и Маши стремительно развивались. Не раз Костя заставал их целующимися на диване, где они создавали серьезную конкуренцию Руслану. Почти каждый вечер они гуляли и возвращались домой, прижавшись друг к дружке, как сиамские близнецы. К большому облегчению Кости, Маша была благоразумнее Андрея и требовала возвращения до одиннадцати часов вечера.
– Я не собираюсь ночевать на улице под дверью, – говорила она. – Если хочешь, пожалуйста, но только без меня.
– Но после полуночи начинается самое интересное – файер-шоу, алкогольный фонтан, танцы на барной стойке.
– Мне это не интересно.
– Да я шучу. Когда скажешь, тогда и вернемся.
Что касалось учебы, то здесь Костю ждало новое разочарование. Андрей только внешне вернулся на истинный путь. Учеба его не интересовала. Все время, за исключением, ухаживаний, он тратил на свои с Русланом «делишки», которые на Костин взгляд не могли привести ни к чему хорошему. Поэтому Костя решил поговорить с Русланом.
Обдумав все так и эдак, он присел на диван.
– Слушай, давно хотел тебя спросить – о чем вы все шушукаетесь с Андреем?
– О, мой юный друг, – оскалился Руслан. – Не будь таким любопытным, а то нос длинным станет, как у Буратино.
– Нет, я серьезно. Ты у него авторитет, так мог бы ты с ним поговорить по поводу института? Тебе все равно, а его выгонят – куда ему деваться? Обратно в деревню ехать?
– Знаешь, я никого насильно не держу. Если он считает, что ему важнее наши дела, значит, так оно и есть. Со мной он неплохо зарабатывает, а сейчас, сам знаешь, – подмигнул Руслан. – Ему это очень и очень необходимо.
– Но что может быть важнее учебы? Заработать денег он еще успеет – вся жизнь впереди. А вот если он вылетит после первого семестра, тогда до свидания будущее.
– Ну-ну. Не сгущай краски. Если есть деньги, то и экзамены не проблема. Не у всех же, как у тебя одна учеба на уме. Кто-то должен заниматься практикой. То, что я ему предлагаю, не хуже любой другой работы. Она отнимает время, но у меня такой лозунг – если учеба мешает работе, брось учебу.
Костя в отчаянии махнул рукой.
– Неужели тебе хочется испортить ему жизнь? Он же как теленок к тебе привязался, а ты используешь его в своих целях.
Руслан вмиг из хохмача превратился в самого серьезного человека на земле.
– Ничего страшного, – произнес он. – Не ему одному жизнь испортили. Я тоже не мечтал стать тем, кого из меня хочет сделать мой папаша – копаться в трупешнках, соскребать жвачку с чужих ботинок. Думаешь, я об этом мечтал?
– А о чем?
Руслан испытующе посмотрел на него.
– Будешь держать язык за зубами?
– Конечно, – горячо ответил Костя.
– И никому не расскажешь?
– Нет.
Руслан секунду медлил.
– Я с детства мечтал стать пилотом дальней авиации. Хотел управлять большим лайнером, летать за тысячи километров, увидеть мир. Мне было девять, когда первый раз увидел настоящий самолет. Это был Ил-86 – тогда самый большой пассажирский самолет в нашей стране, конечно, не считая Ту-144. На нем мы летали к дедушке в Киев. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминал о том полете, и не проходило ночи, чтобы он мне не снился. Я был еще солпяком, но уже тогда решил стать пилотом и рассказал об этом отцу. Он был доволен, что я не выбрал профессию какого-нибудь врача, как хотела моя мать, и поначалу поддержал меня. Мы вместе собирали модели самолетов, а однажды он купил мне настоящий летающий аппарат с пультом управления. Вот это был подарок! Самолеты были для меня всем. Я собирал значки, марки, открытки с фотографиями самолетов. В местной библиотеке перечитал все книги, в которых было хотя бы слово «самолет». Я мог часами говорить о них, а когда в небе появлялся белый след, я смотрел на него, пока он не пропадал. Но через несколько лет …, – с тяжелым вздохом продолжил Руслан. – Отца будто подменили. Он больше и слышать не хотел о самолетах. Только я заговаривал о них, он тут же становился злым и все приговаривал: «Когда уже повзрослеешь? Хватит за воздушными змеями бегать. Пора подумать о настоящей профессии. Твой дед был прокурором, я – прокурор и ты тоже будешь прокурором». Я сказал, что мне это не интересно, но отец только рассмеялся: «А мы тут не в индейцев играем, чтобы было интересно. Как сказал, так и будет – больше никаких самолетов. Увижу – все выброшу вон». В тот же день я отдал всю свою коллекцию другу, кроме самолета на радиоуправлении. По выходным я выбирался за город и запускал его там. Однажды отец выследил меня. Он выхватил у меня пульт и направил самолет в землю. Я хотел помешать, но не успел. Мой любимый планер разбился на куски, а пульт отец раздавил ногой. Это было концом нашей дружбы. Он задался целью сделать из меня образцового полицейского, а я делал все назло – наоборот. С тех пор между нами идет война. Я не могу его простить, а он не может ничего исправить, потому что «династия для него важнее».
